Не спрашивай: его нѣтъ въ свиткахъ некролога.
Что нужды! всё равно!
Не имя въ повѣсти зерно,
А дѣло: безъ него названье не полно.
И такъ, кто бъ ни былъ онъ,
Славенъ, Моркбрунъ или Додонъ,
Довольно, что въ его обширномъ государствѣ
Ни между чернью, ни въ боярствѣ
Никто по красотѣ равняться съ нимъ не могъ,
И — если вѣрить небылицѣ —
Какъ повѣствуетъ некрологъ,
То описать его отъ головы до ногъ
Нельзя и на стопѣ, не только на страницѣ:
Онъ станомъ и лицомъ былъ сущій полубогъ.
Однако жь, какъ всегда бываетъ то и съ нами,
Приспѣли лѣта тѣ — и скорыми шагами —
Въ которыхъ y его величества царя
Поблёкла красоты чудесная заря.
Одна наслѣдница престола,
Его младая дочь Вастола,
Осталась зеркаломъ вѣрнѣйшимъ для него:
Всѣ прочія царя казали не того.
Она — какъ-будто кто нарочно
Её скопировалъ рѣзцомъ —
Такъ удивительно, такъ точно
Была схожа съ своимъ отцомъ,
Что въ сходствѣ томъ нелестно
Божился цѣлый дворъ;
Божба жь придворная не вздоръ!
Ну, какъ бы ни было, одно намъ лишь извѣстно,
Что отъ Понтійскихъ береговъ,
Во Франціи, изъ дымныхъ странъ британскихъ,
Изъ-за морей американскихъ
И изъ дремучихъ сѣверныхъ лѣсовъ,
Отвсюду женихи съѣзжалися въ Салерну
Въ супружество просить прекрасную царевну
И каждый передъ ней отъ страсти погибалъ;
А диво красоты на нихъ и не глядѣло —
И то уже считалося за дѣло,
Когда Вастолу кто видалъ.
«Такъ», думали они, «лишь въ первомъ дѣтствѣ міра
Разборчива была Омфала, Деянира,
Которыхъ удержать объятія могли
Сильнѣйшаго изъ всѣхъ героя на земли,
Любимое дитя могучаго Зевеса,
Красавца дюжаго — младого Геркулеса.
Такою лишь онѣ суровостью очей
Дарили иногда другихъ богатырей
Въ насмѣшку нѣжности ихъ жалкой.
И между-тѣмъ, когда за прялкой,
Въ угодность царскихъ дочерей,
Въ эѳирной кофточкѣ бумажной,
Онъ между дѣвушекъ сидѣлъ
И, нитки ихъ рукой отважной
Суча, надъ прялкою потѣлъ,
Онѣ, въ немейскій мѣхъ закутавшись, порою,
Какъ вѣеромъ, его играли булавою.
О, сохрани насъ Богъ
Отъ милыхъ древняго покроя!
Намъ, бѣднымъ комарамъ счастливыхъ тѣхъ вѣковъ,
Намъ, крошкамъ предковъ-великановъ,
Ужасенъ даже видъ подобныхъ истукановъ:
Бѣжимъ ихъ за двадцать шаговъ.
Но время то прошло; теперь совсѣмъ иначе:
До росту нужды нѣтъ, a только бъ побогаче…
«Какъ быть! всему на свѣтѣ есть чреда!»
Сказалъ одинъ мудрецъ, не помню лишь когда.
Вастола, жениховъ слѣдимая толпами,
Гуляла по садамъ, какъ пава межъ цвѣтами.
Краса ея влекла къ себѣ со всѣхъ сторонъ
Пылавшія сердца несмѣтныхъ легіоновъ
Маркграфовъ, графовъ и бароновъ,
Готовыхъ позади таскать ея робронъ,
Готовыхъ для нея на большее рѣшиться:
Хотя бы въ петлѣ удавиться,
Да только бъ на ея высочествѣ жениться;
Готовыхъ… Но такъ что жь! Вотъ то-то и бѣда:
Вастола смотритъ не туда.
Ни кто изъ жениховъ гордянкѣ не по нраву:
Она не хочетъ ихъ любить,
И только въ томъ находитъ славу,
Что ихъ надеждою моритъ.
Хотя и не было любовникамъ запрету
Верхомъ сопровождать вездѣ ея карету,
Кому жь угодно — и пѣшкомъ;
Или, когда она, какъ сказано повыше,
Гуляла по садамъ, могли они кружкомъ
Ходить за ней потише,
Свой пламень прохлаждать однимъ съ ней вѣтеркомъ
И даже иногда ворочать языкомъ:
Но если отдохнуть ей было гдѣ угодно,
То не было уже садиться имъ свободно.
Эвальдъ-Христіанъ фонъ-Клейстъ представляетъ рѣдкій примѣръ поэта, привлекающаго къ себѣ не только прелестью своихъ
