Ты былъ бы царёмъ межь цвѣтовъ, когда бы не пышная роза,
Которая всѣхъ такъ чаруетъ своимъ ароматомъ чудеснымъ.
Да вотъ и сама она тутъ, эта міронъ воспѣтая роза.
А вотъ изъ-подъ листьевъ и ландышъ глядитъ серебристой головкой,
А тутъ гіацинтъ выставляетъ свой синій душистый цвѣточекъ
И дышетъ въ лицо мнѣ денная фіялка своимъ ароматомъ,
Ночная же скромно стоитъ, затаивши въ себѣ ароматъ свой:
Денные цвѣты торжествуютъ пока; но лишь вечеръ настанетъ,
Она пристыдитъ ихъ собою — затьмитъ она всѣхъ ароматомъ,
Она — образъ духомъ великихъ. Лишь призрачнымъ только героямъ
Толпы удивленіе нужно; герой настоящій смирененъ:
Онъ добръ для добра и творитъ втихомолку святыя дѣянья.
Смотрите, какъ гордо гуляетъ павлинъ подлѣ грядки цвѣтущей!
Покрытые пылью блестящей цвѣточки ея всѣ сіяютъ
Какъ-будто небесныя звѣзды, a онъ горделиво вкругъ ходитъ
И, радужный хвостъ распустивши, своей золотистою шеей
Съ зелёнымъ отливомъ поводитъ. Кружась надъ его головою,
Въ восторгѣ снуютъ мотыльки и не знаютъ куда бы спуститься:
Порхаютъ они надъ цвѣтами, порхаютъ надъ радужнымъ кругомъ
И тихо садятся на свѣжій цвѣтъ вишневыхъ вѣтокъ,
Которыя только недавно хозяинъ привилъ. Вотъ хозяйка,
Прелестная видомъ, сидитъ въ виноградной бесѣдкѣ съ работой.
Она — точно свѣтлая радость, a грацій любимецъ — младенецъ,
Ласкаясь, повисъ ей на шею и ей не даётъ заниматься,
А подлѣ другое дитя, на муравкѣ играя, лепечетъ…
О, трижды счастливое племя! Заботъ ты не знаешь тяжолыхъ,
Ты гордости, зависти чуждо; какъ рѣчка по чистому полю,
Течётъ твоя жизнь безъ волненій. Пускай въ колесницахъ побѣдныхъ,
Влекомыхъ слонами, другіе себя на показъ выставляютъ
И чернь на нихъ смотритъ, взобравшись на крыши; пускай монументы
Гранитные ставятъ себѣ, чтобъ рабы униженно ихъ чтили:
По мнѣ, тотъ лишь взысканъ судьбою, кто, суетность презрѣвъ людскую,
На лонѣ природы живётъ и любуется солнца восходомъ,
Лугами, лѣсами и пѣснѣ ночной соловьиной внимаетъ.
Нечистая совѣсть не ходитъ, какъ тѣнь, за нимъ всюду на ниву
И въ поле, гдѣ стадо пасётся его, и въ садъ виноградный…
Трудъ пищу ему приправляетъ, и кровь въ его жилахъ здорова;
Спокойно онъ спитъ и съ зарёю встаетъ, пробуждённый разсвѣтомъ.
Зима съ морозахи грозила издалеча;
Дубравы обнажилъ Борей
И, снѣга скораго предтеча,
Ужь иней застилалъ увядшій злакъ полей.
Всѣ птицы прятались; лишь стадо журавлей
Сидѣло y моря — погоды поджидало
И крикомъ воздухъ оглашало.
Отъ прочнхъ вдалекѣ, одинъ журавль хромой,
Задумчивый, нѣмой,
Сидѣлъ, поджавъ больную ногу,
И на товарищей, сбиравшихся въ дорогу,
На пёстрый говорливый рой,
Глядѣлъ въ уныніи съ поникшей головой.
Не оживлялъ его участьемъ
Ихъ радостный призывный крикъ —
И что жь ещё? Насмѣшниковъ языкъ
Шутилъ надъ нимъ и надъ его несчастьемъ.
«Не я виной, что хромъ!» такъ думалъ онъ себѣ.
