Пожравшимъ всё его земное счастье.
Тамъ въ глубинѣ была его невѣста,
Тамъ былъ и обручальный перстень. Главный
Корабль свой онъ украсилъ парусами
Пурпурными и рѣзьбой золотою,
Какъ брачному прилично кораблю.
Не такъ ли этотъ былъ корабль украшенъ,
Какъ твой, на якорѣ стоящій въ нашемъ
Заливѣ?
Можетъ быть. На этомъ брачномъ,
Могучемъ кораблѣ онъ претерпѣлъ
Немало бурь — и волны, громы, вихри
Не разъ ему привѣтственныя пѣсни,
Въ ужасный хоръ совокупясь, гремѣли;
Немало битвъ морскихъ онъ совершилъ —
И знаютъ всѣ на Сѣверѣ его
Подъ страшнымъ именемъ. Когда въ бою,
Сцѣпивъ корабль свой съ кораблёмъ врага,
На палубу его съ мечемъ подъятымъ
Взбѣгаетъ онъ, народъ кричитъ: «бѣда!
Пропали мы! Женихъ морской, помилуй!»
Я кончилъ свой разсказъ.
Благодарю!
Мнѣ, старику, расшевелилъ онъ душу.
Но, кажется, недостаётъ конца
Разсказу твоему. Кто можетъ знать,
Погибло ли дитя въ волнахъ, иль нѣтъ?
Попасться могъ на встрѣчу челноку
Корабль и взять дитя, оставивъ въ морѣ
Челнокъ; иль быть могло принесено
Дитя на островъ, моему подобный,
И люди добрые могли его
Найти — и можетъ-быть подъ ихъ надзоромъ
Малютка выросла, и можетъ-быть
Она теперь цвѣтущей дѣвой стала.
Искусно ты досказываешь сказки.
Но твой теперь черёдъ: готовъ я слушать.
Я въ старину знавалъ преданій много
О рыцаряхъ, о герцогахъ Нормандскихъ.
Любимецъ мой былъ нашъ Ричардъ безстрашный,
Который ночью видѣлъ такъ, какъ днёмъ,
И по лѣсу гулялъ въ глухую полночь,
Сражался съ нечистыми духами.
Но память у меня теперь плоха
И въ головѣ отъ старости всё смутно.
И такъ не взыщешь ты, когда, на мѣсто
Меня, мой долгъ теперь тебѣ заплатитъ
Питомица моя, та молодая
Красавица, которая сидитъ
Въ углу такъ тихо, къ намъ спиной, и сѣти
Мои чинитъ при свѣтѣ ночника.
Она поётъ, какъ соловей, и много
Прекрасныхъ пѣсень знаетъ. Не дичись,
Торильда, гостя; спой ему ту пѣсню
Про дѣвицу-красавицу и перстень,
Что для тебя сложилъ пѣвецъ прохожій.
Я знаю, ты её поёшь охотно.
Тихой утренней порою
Надъ прозрачною водою
Дѣва съ удочкой сидитъ
И на удочку глядитъ.
Ждётъ, но удочка не гнётся,
Волосокъ не шевельнётся,
Неподвиженъ поплавокъ,
Не берётъ въ водѣ крючёкъ.
И она, прождавъ напрасно,
Надѣваетъ свой прекрасной
Съ камнемъ алымъ перстенёкъ
На приманчивый крючокъ.
Вдругъ вода зашевелилась —
И на удочкѣ явилась
У драгого перстенька
Бѣлоснѣжная рука;
И съ рукою бѣлоснѣжной,
Видомъ бодрый, взглядомъ нѣжной,
Надъ равниной водяной
Всплылъ красавецъ молодой.
Дѣва очи опустила:
«Не тебя въ волнахъ ловила
Я, красавецъ молодой:
Возврати мнѣ перстень мой.»
— «Дѣва съ ясными очами,
Рыбу ловятъ не перстнями!
Въ морѣ перстнемъ пойманъ я:
Буду твой, ты будь — моя!
Что слышу? Чудный, таинственный голосъ!
Какое тамъ небесное лицо,
Горящее застѣнчивымъ румянцемъ,
Сквозь волны золотыхъ кудрей сіяетъ,
И предо мной опять животворитъ
Минувшіе, младенческіе годы?
Что вижу? Розовый знакомый камень
Въ златомъ кольцѣ на пальцѣ у нея?
Такъ, это ты, погибшая невѣста!
А я — я твой женихъ, женихъ морей:
