— Ты брату шепчешь? ты ласкаешь брата?
Но этотъ блескъ въ нечесаной косѣ,
Но эти взоры — въ рѣжущей красѣ
Меня зовутъ и жгутъ, какъ духъ крылатый,
А ты — ты бьешься на моихъ колѣняхъ
Въ такой медлительной и пьяной лѣни!
— Ты вѣришь въ ночь? „Я вѣрю въ эти губы,
И пью ихъ ядъ, ихъ медъ и глубину.
Въ рукахъ разгоряченныхъ утону,
Прильну къ груди немертвой и негрубой,
И въ тѣло жаркое вонзить не жаль
Твою, мой милый, жалящую сталь!“
— Ты вѣришь въ ночь, волшебницу глухую,
Налившую въ озерахъ зеркала,
Изъ шопотовъ соткавшую тѣла
И нѣжность, о которой я тоскую
Съ тѣхъ поръ, какъ дѣвушку въ водѣ увидѣлъ,
И все манившее возненавидѣлъ?
Ты вѣришь, что въ землѣ зарыты зерна,
Чьи губы голубую влагу пьютъ,
Что поцѣлуи наши не умрутъ,
Но каждый загорится розой горной,
Что каждый стонъ, пронзившій тишину,
Пророчитъ несомнѣнную весну?..
— Ты брату шепчешь? ты ласкаешь брата?
Но этот блеск в нечесаной косе,
Но эти взоры — в режущей красе
Меня зовут и жгут, как дух крылатый,
А ты — ты бьешься на моих коленях
В такой медлительной и пьяной лени!
— Ты веришь в ночь? „Я верю в эти губы,
И пью их яд, их мед и глубину.
В руках разгоряченных утону,
Прильну к груди немертвой и негрубой,
И в тело жаркое вонзить не жаль
Твою, мой милый, жалящую сталь!“
— Ты веришь в ночь, волшебницу глухую,
Налившую в озерах зеркала,
Из шёпотов соткавшую тела
И нежность, о которой я тоскую
С тех пор, как девушку в воде увидел,
И все манившее возненавидел?
Ты веришь, что в земле зарыты зерна,
Чьи губы голубую влагу пьют,
Что поцелуи наши не умрут,
Но каждый загорится розой горной,
Что каждый стон, пронзивший тишину,
Пророчит несомненную весну?..
