Со времени своего поступленія въ Сакръ-Керъ она не покидала Руанъ. Отецъ не допускалъ для нея никакого развлеченія до назначеннаго имъ возраста. Два только раза ее возили на двѣ недѣли въ Парижъ; но Парижъ городъ, а она вѣчно мечтала о деревнѣ.
Теперь она отправлялась на лѣто въ ихъ помѣстье Тополя, древній фамильный замокъ, ютившійся на скалѣ близъ Ипорта; она предвкушала безпредѣльную отраду отъ этой свободной жизни на берегу волнъ. При этомъ она знала, что этотъ замокъ будетъ ея, и она станетъ въ немъ жить постоянно по выходѣ замужъ.
Дождь, не переставая лившій со вчерашняго вечера, былъ первымъ серьезнымъ огорченіемъ въ ея жизни.
Но черезъ три минуты она выбѣжала изъ комнаты матери, и по всему дому раздался ея голосъ: „Папа, папа! мама согласна; вели запрягать“.
Ливень не переставалъ; казалось даже, что онъ сталъ вдвое сильнѣе, когда карета подъѣхала къ подъѣзду. Жанна готова была уже вскочить въ экипажъ, въ то время какъ баронесса спускалась еще съ лѣстницы, поддерживаемая съ одной стороны мужемъ, а съ другой рослой горничной, сильной и крѣпко сложенной, какъ мужчина. Она была нормандка изъ Ко, и на видъ ей было по крайней мѣрѣ двадцать лѣтъ, хотя въ дѣйствительности было не болѣе восемнадцати. Въ семействѣ къ ней относились отчасти какъ къ дочери, потому что она была молочной сестрой Жанны. Звали ее Розаліей.
Главная ея обязанность состояла въ томъ, чтобы во время ходьбы поддерживать свою госпожу, которая за послѣдніе годы невѣроятно растолстѣла вслѣдствіе гипертрофіи сердца, на которую она безпрестанно жаловалась.
Баронесса, сильно запыхавшись, сошла къ подъѣзду ста-
