рой гостиницы, взглянула на дворъ, по которому бѣжали ручьи, и прошептала:
— Право, это совсѣмъ неблагоразумно.
Ея мужъ, продолжая улыбаться, возразилъ:
— Но такова была ваша воля, мадамъ Аделаидъ.
Ея пышное имя Аделаиды онъ произносилъ всегда, прибавляя „мадамъ“ тономъ почтительнымъ и немного насмѣшливымъ.
Она продолжала итти и съ трудомъ влѣзла въ карету причемъ всѣ рессоры подались. Баронъ сѣлъ рядомъ съ ней, а Жанна и Розалія помѣстились на передней лавочкѣ.
Кухарка Людовина принесла кучу плащей, которыми прикрыла колѣни, и двѣ корзинки подъ ноги; затѣмъ она взобралась на козлы рядомъ съ дядей Симономъ и вся окуталась большимъ одѣяломъ. Консьержъ и его жена, явившіеся проститься, захлопнули дверцу и выслушали послѣднія распоряженія относительно сундуковъ, которые должны были слѣдовать за ними въ телѣжкѣ; затѣмъ экипажъ тронулся.
Кучеръ, дядя Симонъ, опустивъ голову и согнувъ спину подъ дождемъ, исчезалъ въ своемъ плащѣ съ тройнымъ воротникомъ. Дождь, сопровождаемый порывистымъ вѣтромъ, билъ въ окна и затоплялъ дорогу.
Карета, зипряженная нарою лошадей, рысью обогнула набережную, мимо ряда большихъ кораблей, мачты, реи и снасти которыхъ, какъ обнаженныя деревья, печально возвышались на фонѣ темнаго неба; затѣмъ она покатилась по длинному бульвару Рибудэ.
Выѣхали на луга; по временамъ затопленныя ивы съ опущенными вѣтвями, какъ всѣми покинутые трупы, печально глядѣли сквозь дождевой туманъ. Подковы шлепали и колеса обдавали грязью.
Всѣ молчали; мысли, казалось, не вязались, такъ все про-
