Изъ него вышелъ высокій бѣлокурый юноша съ уже густыми бакенбардами и съ едва пробивающимися усиками. Теперь онъ самъ пріѣзжалъ въ Тополя каждое воскресенье. Такъ какъ онъ давно уже началъ брать уроки верховой ѣзды, то нанималъ лошадь и проѣзжалъ разстояніе въ два часа.
Съ утра Жанна выходила къ нему на встрѣчу съ теткой и барономъ, который становился все болѣе и болѣе сгорбленнымъ и уже ходилъ по-старчески, заложивъ руки за спину, какъ бы боясь упасть на носъ.
Они тихонько шли по дорогѣ, иногда присаживаясь у канавы и поглядывая вдаль, не покажется ли тамъ всадникъ. И какъ только замѣчали по бѣлой дорогѣ темную точку, начинали махать платками, а онъ пришпоривалъ лошадь, чтобы галопомъ встрѣтить ихъ. Жанна и Лизонъ дрожали при этомъ отъ страха, а баронъ въ восторгѣ кричалъ: „браво“.
Хотя Поль былъ уже головою выше матери, она все еще относилась къ нему какъ къ ребенку, все еще спрашивала:
— Не озябли ли у тебя ноги, Пулэ?—А когда, послѣ завтрака, онъ прогуливался передъ крыльцомъ съ сигареткой во рту, она отворяла окно и кричала:—Не выходи ты, ради Бога, безъ шапки, ты навѣрное схватишь насморкъ.
И она дрожала отъ безпокойства, когда онъ уѣзжалъ ночью верхомъ:
— Главное не скачи, мой маленькій Пулэ, будь благоразуменъ, думай о своей бѣдной матери, которая будетъ въ отчаяньи, если съ тобой что-нибудь случится.
Но вотъ однажды въ субботу вечеромъ она получила отъ Поля письмо, извѣщавшее ее, что онъ не пріѣдетъ въ воскресенье, потому что пріятели его устраивали увеселительную прогулку, на которую онъ былъ приглашенъ.
