Никто не отвѣтилъ, ничто не двинулось.
— Боже мой, Господи, — думала она, — что они сдѣлали, что случилось?
Она не рѣшалась итти впередъ, не рѣшалась вёрнуться за свѣчей; ее охватило безумное желаніе скрыться, убѣжать, закричать, между тѣмъ какъ ноги ея подкашивались.
Она повторила:
— Г-нъ кюре, г-нъ кюре, это я, Маргарита!
Но вдругъ, несмотря на страхъ, по инстиктивйому желанію спасти хозяина и по свойственной женщинамъ отвагѣ, которая возвышаетъ ихъ иногда до героизма, она побѣжала въ кухню и принесла свою лампу. У дверей въ залу она остановилась. Прежде всего она увидала бродягу, растянувшагося у стѣны, спящаго, или казавшагося спящимъ, затѣмъ разбитую лампу, потомъ подъ столомъ двѣ черныя ступни и ноги въ черныхъ чулкахъ аббата Вильбуа, который должно быть свалился на спину, ударившись головой о гонгъ.
Трясясь отъ ужаса, съ дрожью въ рукахъ, она повторила:
— Боже, Боже, что же это такое!
Подвигаясь медленно маленькими шажками, она поскользнулась на что-то жирное и едва не упала.
Тогда, нагнувшись, она замѣтила, что по краснымъ плитамъ пола текла красная же жидкость, огибая ея ноги и быстро стремясь къ двери. Она догадалась, что это была кровь.
Обезумѣвшая, она убѣжала, бросивъ лампу, чтобы ничего не видать, и устремилась въ поле, къ деревнѣ. Она шла, натыкаясь на деревья и кричала, не сводя глазъ съ отдаленныхъ огоньковъ.
Ея пронзительный голосъ раздавался въ темнотѣ, какъ
