страшный крикъ совы, и непрестанно повторялъ: „Бродяга, бродяга, бродяга!“
Когда она добѣжала до первыхъ домовъ, встревоженные люди вышли и окружили ее; но она совсѣмъ обезумѣла и не могла ничего опредѣленнаго сказать.
Наконецъ поняли, что какое-то несчастье случилось на дачѣ аббата, и народъ, вооружившись, поспѣшйлъ къ нему на помощь.
Маленькая розовая хижина среди маслинъ была незамѣтна и черна въ эту глубокую, безмолвную ночь. Съ тѣхъ поръ, какъ единственный огонекъ, свѣтившійся въ окнѣ, потухъ, словно закрывшійся глазъ, она потонула во тьмѣ, потерялась во мракѣ, и розыскать ее могъ только человѣкъ хорошо знакомый съ мѣстностью.
Вскорѣ между деревьевъ забѣгали огоньки по направленію къ дачѣ. По вызженной травѣ скользили большія блестящія пятна, и подъ ихъ блуждающимъ свѣтомъ искривленные стволы маслинъ казались иногда какими-то чудовищами, какими-то извивающимися адскими змѣями. Вдругъ вдали заблистало что-то бѣлое, неопредѣленное, превратившееся вскорѣ при приближеніи фонарей въ низкое розовое четыреугольное зданіе.
Крестьяне несли фонари, сопровождая двухъ вооруженныхъ жандармовъ, сельскаго сторожа, мера и обезсиленную Маргариту, которую поддерживали подъ руки. Передъ открытою страшной дверью произошло минутное колебаніе, но бригадиръ, схвативъ факелъ, вошелъ, а за нимъ послѣдовали и остальные.
Служанка не солгала. Сгустившаяся теперь кровь покрывала полъ какъ коверъ; она дотекла до бродяги, смачивая его одну изъ ногъ и руку.
Отецъ и сынъ спали, одинъ съ перерѣзаннымъ горломъ