отъ нея, отъ счастья, отъ будущности, отъ всего. Родители ея, люди строгіе и щепетильные, зная всю правду, не отдали бы ее за меня.
Я пережилъ ужасный мѣсяцъ отчаянья, нравственныхъ пытокъ; и въ этомъ-то мѣсяцѣ, когда тысячи мучительныхъ мыслей не покидали меня, я почувствовалъ, какъ начинала рости во мнѣ ненависть къ моему сыну, къ этому живому и кричащему куску мяса, который заслонялъ мнѣ дорогу, подсѣкалъ мою жизнь, осуждалъ меня на существованіе безъ будущности, безъ тѣхъ смутныхъ надеждъ, которыя составляютъ всю прелесть молодости.
Но вотъ мать моей подруги заболѣла и я остался одинъ съ ребенкомъ.
Это было въ декабрѣ. Морозы стояли ужасные.
Какая ночь! Моя подруга только-что ушла.
Я поужиналъ одинъ въ узенькомъ зальцѣ и тихонько вошелъ въ комнату, гдѣ спалъ ребенокъ.
Я сѣлъ въ кресло у огня. Дулъ сильный, сухой ледяной вѣтеръ, ударяя въ стекла, и я замѣтилъ черезъ окно тотъ рѣзкій блескъ звѣздъ, который бываетъ только въ очень морозныя ночи.
Тогда навожденіе, не покидавшее меня цѣлый мѣсяцъ, вошло опять въ мое сердце. Какъ только я оставался неподвижнымъ, оно сходило на меня, входило внутрь и грызло, грызло какъ грызутъ неотступныя идеи, какъ ракъ разъѣдаетъ тѣло. Оно было тутъ, въ моей головѣ, въ моемъ сердцѣ, во всемъ моемъ тѣлѣ, и оно пожирало меня какъ дикій звѣрь. Я хотѣлъ выгнать его, оттолкнуть, открыть мою мысль для другихъ впечатлѣній, для новыхъ надеждъ, какъ открываютъ окно, чтобы свѣжій утренній вѣтеръ вытѣснилъ зараженный ночной воэдухъ; но я ни на минуту не могъ отъ него отдѣлаться. Я не знаю, какъ вы
