одъ корсажемъ сердце и задавалъ себѣ вопросъ: прятала ли она это нѣжное лицо по вечерамъ въ мягкую подушку, содрогаясь всѣмъ тѣломъ и стараясь заглушить судорожныя рыданія. И я, какъ маленькій ребенокъ, ломающій игрушку, чтобы посмотрѣть, что находится внутри ея, сказалъ ей тихо:
— Еслибы вы видѣли какъ плакалъ сейчасъ м-сье Шанталь, вамъ стало бы жаль его.
Она содрогнулась: — Какъ? онъ плакалъ?
— Да, да, онъ плакалъ.
— О чемъ?
Она казалась сильно взволнованной. Я отвѣчалъ:
— Вы были причиной его слезъ.
— Я?
— Да. Онъ мнѣ разсказалъ, какъ онъ васъ любилъ, и какъ тяжело ему было жениться на кузинѣ, а не на васъ.
Ея блѣдное лицо словно нѣсколько вытянулось; ея всегда открытые, спокойные глаза вдругъ закрылись такъ быстро, что мнѣ казалось, будто они никогда уже не откроются. Она спустилась со стула на полъ медленно и тихо, какъ падающій шарфъ.
Я закричалъ: — „Идите, идите, м-ль Перль дурно“. На зовъ мой прибѣжала мадамъ Шанталь съ дочерьми, и такъ какъ началась суматоха въ поискахъ за водой, салфеткой и уксусомъ, то я взялъ шляпу и удалился.
Я шелъ быстрыми шагами. Сердце мое сжималось; раскаянье и сожалѣніе наполняли душу. Порой однако я былъ доволенъ; мнѣ думалось, что я сдѣлалъ нѣчто необходимое, нѣчто похвальное.
Я спрашивалъ себя: „Былъ ли я правъ или неправъ?“ Эта тайна лежала у нихъ на душѣ, какъ пуля въ закрывшейся ранѣ. Не будутъ ли они счастливѣе теперь? Было
