номъ порывѣ стукнулся о живую стѣну, которая было разступилась, чтобы пропустить его, но потомъ снова сомкнулась вокругъ неподвижнаго тѣла танцора, растянувшагося на животѣ.
Его подняли и унесли. Послышались крики: „доктора!“
Явился молодой человѣкъ, очень изящный, въ черномъ платьѣ, съ крупными жемчужинами на рубашкѣ.
— Я профессоръ медицинскаго факультета, — скромно заявилъ онъ. Его пропустили и онъ прошелъ въ маленькую комнатку, наполненную картонами, словно бюро какого-нибудь должностнаго лица, и нашелъ тамъ все еще безчувственнаго танцора, котораго укладывали на стульяхъ.
Докторъ, прежде всего, пожелалъ снять маску, но увидалъ, что она была очень сложно пришпилена множествомъ кусочковъ тонкой проволоки и, соединяясь съ краями парика, составляла, такимъ образомъ, покрышку вокругъ всей головы, которую трудно было снять, не зная секрета этого устройства. Даже шея была обтянута фальшивою кожей, служившей продолженіемъ подбородка, и эта перчаточная кожа, окрашенная въ тѣлесный цвѣтъ, прикрѣплялась къ воротнику рубашки.
Нужно было разрѣзать все это крѣпкими ножницами, и когда докторъ, среди этого удивительнаго приспособленія, сдѣлалъ разрѣзъ отъ плеча до виска и снялъ этотъ второй черепъ, онъ увидѣлъ старое, худое, изнуренное, блѣдное и морщинистое лицо. Впечатлѣніе на людей, принесшихъ эту молодую завитую маску, было такъ сильно, что никто изъ нихъ не усмѣхнулся, никто не проронилъ ни единаго слова. Всѣ смотрѣли на лежащее на соломенныхъ стульяхъ грустное лицо съ закрытыми глазами, съ перепутанными прядями сѣдыхъ волосъ, то длинныхъ, падающихъ со лба на лицо, то короткихъ, пробивающихся на щекахъ и
