намъ дороги! И впослѣдствіи, я вѣрю вь это, мы, т. е., конечно, не мы а будущіе Русскіе люди поймутъ всѣ до единаго, что стать настоящимъ Русскимъ и будетъ именно значить—стремиться внести примиреніе въ Европейскія противорѣчія, уже окончательно указать исходъ Европейской тоски своей Русской душѣ, всечеловѣчной и всесоединяющей, вмѣстить въ нее съ братской любовью всѣхъ нашихъ братьевъ, а въ концѣ концовъ, можетъ быть, и изрѣчь окончательное слово великой общей гармоніи братскаго окончательнаго согласія всѣхъ племенъ по Христову евангельскому закону.
—Все это можетъ кое кому показаться самонадѣяннымъ: это намъ-то, дескать, нашей-то нищей, нашей-то грубой землѣ такой удѣлъ? Что же, развѣ я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? я говорю лишь о братствѣ людей и о томъ, что ко всемірному, во всечеловѣчески братскому единенію сердце Русское, можетъ быть, изо всѣхъ народовъ наиболѣе предназначено, вижу слѣды сего въ нашей исторіи, въ нашихъ даровитыхъ людяхъ, въ художественномъ геніи Пушкина. Повторяю: по крайней мѣрѣ, что мы уже можемъ указать на самого Пушкина, на всемірвость и всечеловѣчность его генія. Пушкин ъ лишь одинъ изо всѣхъ міровыхъ поэтовъ обладаетъ свойствомъ перевоплощаться вполнѣ въ чужую національность. Вотъ сцены изъ „Фауста“, вотъ „Скупой рыцарь“ и баллада „Жилъ на свѣтѣ рыцарь бѣдный“: если бы не было подписи Пушкина, вы-бы
