тебѣ сказать, пріятель, она до того мнѣ нравится, что не могу и выразить.
— Ну, дружище, — промолвилъ Бруно, — я разузнаю для тебя, кто она такая и, если это жена Филиппо, то я покончу твое дѣло въ двухъ словахъ: вѣдь она очень дружна со мною. Но какъ бы намъ сдѣлать, чтобы Буффальмакко о томъ не пронюхалъ. Мнѣ никакъ не удается поговорить съ ней, чтобы и онъ не торчалъ при этомъ.
— О Буффалъмакко, — сказалъ Каландрино, — позабочусь ужь я, но поостережемся Нелло, который приходится родственникомъ Тессѣ и можетъ испортить все дѣло!
— Ты правъ, — согласился Бруно.
Бруно зналъ, кто она такая: онъ видѣлъ, какъ она пріѣхала, да и Филиппо говорилъ ему о ней, а потому, когда Каландрино оторвался на время отъ работы и отправился взглянуть на свою даму, Бруно разсказалъ все Нелло и Буффальмакко, и они трое, тайкомъ, рѣшили, что имъ дѣлать, въ виду этой любовной интриги. Когда Каландрино вернулся, Бруно спросилъ его тихонько:
— Видалъ ты ее?
— О, да, — отвѣчалъ Каландрино, — я влюбленъ въ нее на смерть.
— А я, — сказалъ Бруно, — тоже хочу пойти взглянуть, та ли это, въ самомъ дѣлѣ, какъ я предполагаю; если та, то предоставь ужь мнѣ уладить дѣло.
Итакъ, Бруно сошелъ внизъ; найдя, Филиппо съ Никколозой, онъ разсказалъ имъ въ подробности, что̀ за человѣкъ Каландрино и что онъ ему сказалъ; затѣмъ, уговорился съ ними, что имъ надо дѣлать и говорить, чтобы потѣшиться, какъ нельзя лучше, надъ этой любовью.
— Да, это та самая, — заявилъ Бруно, — вернувшись къ Каландрино, — а потому здѣсь надо дѣйствовать очень осторожно; вѣдь если Филиппо провѣдаетъ объ этомъ, то вся вода Арно не смоетъ оскорбленій. Но что бы ты хотѣлъ передать ей черезъ меня, если мнѣ случится съ нею разговаривать?
— Охъ, — отвѣчалъ Каландрино, — скажи ей прежде всего, что я желаю ей тысячу мѣръ того добра, отъ котораго родятся люди; затѣмъ, скажи, что я рабъ ея, и еще, не хочетъ ли она чего-нибудь. Ты хорошо меня понялъ?
— Да, — отвѣчалъ Бруно, — положись на меня.
Когда наступилъ часъ ужина, всѣ прекратили работу и сошлись во дворѣ; тутъ былъ и Филиппо съ Никколозой. Они замѣшкались тамъ немного ради Каландрино. Тотъ началъ смотрѣть на Никколозу и дѣлать самые нелѣпые жесты, которые замѣтилъ бы и слѣпой. Она съ своей стороны дѣлала все, чтобы еще больше разжечь Каландрино и, вслѣдствіе свѣдѣній, полученныхъ ею отъ Бруно, невообразимо тѣшилась надъ его усиліями; Филиппо же съ Буффальмакко и прочіе, дѣлали видъ, что разговариваютъ между собою и ничего не замѣчаютъ. Но черезъ нѣкоторое время, къ величайшему огорченію Каландрино, всѣ разошлись. Возвратясь во Флоренцію, Бруно сказалъ Каландрино:
— Вѣрно тебѣ говорю, что ты заставляешь ее таять, какъ ледъ на солнцѣ. Клянусь, если бъ ты захватилъ съ собой гитару и пропѣлъ передъ нею нѣкоторыя изъ твоихъ любовныхъ пѣсенъ, то заставилъ бы ее выброситься изъ окна къ тебѣ навстрѣчу!
— Ты думаешь, другъ мой? — спросилъ Каландрино. — Ты совѣтуешь захватить съ собой гитару?
