— Зачѣмъ къ намъ пожаловалъ?
— Съ вертинаромъ пріѣхалъ...
Тягучіе отвѣты Устимки, его смѣшливая поза, не то дѣланная, не то, дѣйствительно, испуганная быстро разрядили грозу. Отецъ Ѳеофанъ оглядѣлся кругомъ, замѣтилъ неловкость своего положенія, замѣтилъ въ глазахъ мужиковъ загадочныя искорки насмѣшки и веселья. Что то острое, еще неиспытанное, кольнуло его пастырское сердце. Къ счастью, Нестеръ все еще стоялъ со сложенными руками и безъ шапки. Отецъ Ѳеофанъ, словно спасаясь отъ смутной жути, накинулся на него:
— Какъ не стыдно тебѣ?.. Старикъ!.. День-то какой завтра... Жены святыя ко гробу пришли съ мѵромъ, а ты... у-у!..
— То-то вотъ, батюшка, темнота-то наша...
— Темнота!.. темнота!.. — передразнивалъ отецъ Ѳеофанъ.
— И я имъ толковалъ: грѣхъ, молъ, ребята!.. д-ть, рази съ ими...
— Самъ же первый затѣялъ... лицемѣры!..
— То-то, молъ, не надо-ба... — бормоталъ равнодушно Нестеръ. — Ка-ба, молъ, батюшка не услыхалъ: строгій онъ у насъ, сурьезный... Ты ужъ не гнѣвись, отецъ, бласлови?... Сдѣлай божицку милость!..
Нестеръ такъ настойчиво держалъ передъ попомъ лодочку, что тотъ, наконецъ, смилостивился и сдѣлалъ положенный взмахъ пастырской руки. Стойщикъ припалъ къ этой рукѣ, и все
— Зачем к нам пожаловал?
— С вертинаром приехал...
Тягучие ответы Устимки, его смешливая поза, не то деланная, не то, действительно, испуганная, быстро разрядили грозу. Отец Феофан огляделся кругом, заметил неловкость своего положения, заметил в глазах мужиков загадочные искорки насмешки и веселья. Что-то острое, ещё не испытанное, кольнуло его пастырское сердце. К счастью, Нестер всё еще стоял со сложенными руками и без шапки. Отец Феофан, словно спасаясь от смутной жути, накинулся на него:
— Как не стыдно тебе?.. Старик!.. День-то какой завтра... Жёны святые ко гробу пришли с миром, а ты... у-у!..
— То-то вот, батюшка, темнота-то наша...
— Темнота!.. темнота!.. — передразнивал отец Феофан.
— И я им толковал: грех, мол, ребята!.. д-ть, рази с ими...
— Сам же первый затеял... лицемеры!..
— То-то, мол, не надо ба... — бормотал равнодушно Нестер. — Каба, мол, батюшка не услыхал: строгий он у нас, сурьёзный... Ты уж не гневись, отец, бласлови?... Сделай божицку милость!..
Нестер так настойчиво держал перед попом лодочку, что тот, наконец, смилостивился и сделал положенный взмах пастырской руки. Стойщик припал к этой руке, и всё
