Онъ остановился, досталъ изъ кармана платокъ...
— Что онъ зазнается!.. Ишь ты... ишь!.. — донеслось вдругъ со стороны пожарнаго сарая.
— Шш... услышитъ, — унималъ Нестеръ.
— Намъ какое дѣло! Пускай слышить! Устимка! валяй про него самого.
Сердце у отца Ѳеофана колыхнулось и забилось. Сзади забренчала струна, острая, какъ уколы иглы, высокій сиплый фальцетъ запѣлъ насмѣшливо:
|
У попа-то, рукава-то |
Голосъ дрожалъ отъ внутренняго смѣха, усиливался на припѣвахъ и обрывался, какъ обломленный.
Отецъ Ѳеофанъ стоялъ, не двигаясь.
— Подожди, подожди, захохочутъ! — копошилось гдѣ-то на задворкахъ сознанія. А секунды двигались медленно, медленно, словно капли лампаднаго масла по стеклу.
Наконецъ, тамъ засмѣялись грубымъ, животнымъ хохотомъ.
— Что-же это?!. Вѣдь я не кто-нибудь, на мнѣ пастырскій чинъ...
Отцу Ѳеофану ясно припомнилось, что онъ уже прочиталъ правила, положенныя по
Он остановился, достал из кармана платок...
— Что он зазнаётся!.. Ишь ты... ишь!.. — донеслось вдруг со стороны пожарного сарая.
— Шш... услышит, — унимал Нестер.
— Нам какое дело! Пускай слышить! Устимка! валяй про него самого.
Сердце у отца Феофана колыхнулось и забилось. Сзади забренчала струна, острая, как уколы иглы, высокий сиплый фальцет запел насмешливо:
|
У попа-то, рукава-то |
Голос дрожал от внутреннего смеха, усиливался на припевах и обрывался, как обломленный.
Отец Феофан стоял, не двигаясь.
— Подожди, подожди, захохочут! — копошилось где-то на задворках сознания. А секунды двигались медленно, медленно, словно капли лампадного масла по стеклу.
Наконец, там засмеялись грубым, животным хохотом.
— Что же это?!. Ведь я не кто-нибудь, на мне пастырский чин...
Отцу Феофану ясно припомнилось, что он уже прочитал правила, положенные по
