чину, что завтра недѣля женъ мѵроносицъ, будетъ служба, проповѣдь...
— Надобно внушать, такъ нельзя!..
Онъ повернулся, чтобы снова пойти къ сараю. Но туда подошли уже съ другой стороны гости учительницы, шумливые, веселые, молодые, не отягченные никакими условностями жизни.
— Устимка! — крикнулъ знакомый баритонъ еще издали, — запрягай-ка, братъ, ѣхать пора!
Въ этомъ веселомъ крикѣ не было и тѣни приказанія. Наоборотъ, чувствовалась какая-то добрая, знакомая отцу Ѳеофану бодрость, испытанная имъ еще во дни юности, когда онъ баловнемъ-семинаристомъ возвращался на каникулы домой, къ своему папашѣ, благочинному.
Пожарные зашевелились. Зашуршали экипажи, затопали подковами неуклюжія лошади. Брякнулъ разъ-другой поддужной колокольчикъ.
Стали запрягать шумно, копотно, но весело. Видно было по всему, что къ учительницынымъ гостямъ наладились отношенія чисто товарищескія.
— Ты, поди, чай, крамолу разводилъ тутъ, Устимка, а? — спрашивалъ голосъ.
— Не безъ того, Миколай Иванычъ! — откликнулся тотъ.
А одинъ изъ стойщиковъ, поддѣлываясь къ общему игривому тону, добавилъ:
— Попа отпѣвалъ!
Засмѣялись. И отецъ Ѳеофанъ, не будучи въ силахъ выносить своего униженія, пошелъ
чину, что завтра неделя жён мироносиц, будет служба, проповедь...
— Надобно внушать, так нельзя!..
Он повернулся, чтобы снова пойти к сараю. Но туда подошли уже с другой стороны гости учительницы, шумливые, весёлые, молодые, не отягчённые никакими условностями жизни.
— Устимка! — крикнул знакомый баритон ещё издали, — запрягай-ка, брат, ехать пора!
В этом весёлом крике не было и тени приказания. Наоборот, чувствовалась какая-то добрая, знакомая отцу Феофану бодрость, испытанная им ещё во дни юности, когда он баловнем-семинаристом возвращался на каникулы домой, к своему папаше, благочинному.
Пожарные зашевелились. Зашуршали экипажи, затопали подковами неуклюжие лошади. Брякнул раз-другой поддужной колокольчик.
Стали запрягать шумно, копотно, но весело. Видно было по всему, что к учительницыным гостям наладились отношения чисто товарищеские.
— Ты, поди, чай, крамолу разводил тут, Устимка, а? — спрашивал голос.
— Не без того, Миколай Иваныч! — откликнулся тот.
А один из стойщиков, подделываясь к общему игривому тону, добавил:
— Попа отпевал!
Засмеялись. И отец Феофан, не будучи в силах выносить своего унижения, пошёл
