среди коноплянниковъ, безъ двора, безъ хозяйственной обстановки.
У самаго входа топталась осѣдланная лошадь. Рябой облеванный казакъ, раздѣтый, безъ оружія, съ задранной на затылокъ папахой, качался возлѣ. Онъ пьянымъ дыханьемъ силился раскурить короткую трубку, поминутно сплевывалъ и рычалъ ругательства. Казакъ не обратилъ на меня вниманія. Изъ избы неслись безшабашные крики, визгъ женскихъ голосовъ и дробные, плясовые удары во что-то металлическое.
— Напрасно идешь! Не выйдетъ дѣло, — вспомнились слова знакомаго встрѣчнаго мужика, спросившаго зачѣмъ понадобился Гараська.
Паническій страхъ народа передъ тупымъ, властнымъ звѣремъ въ образѣ человѣка безотчетно вкрадывался въ мозгъ, колыхалъ сердце.
— Не выйдетъ дѣло! — повторилъ я машинально чужую мысль и съ силой распахнулъ тяжелую, обитую дверь.
— Кто-й-та? — встрѣтилъ меня безпокойный вопросъ Волчихи. — Что надо-ть?
Я очутился въ задней избѣ Волчихиной пятистѣнки, служащей кухней. Шинкарка, принаряженная по праздничному, приготовляла какія-то закуски. Изъ «чистой» передней половины, отдѣленной отъ кухни красной разводной занавѣской, съ пьяной настойчивостью продолжалъ доноситься гамъ и звонъ. Видимо, это была единственная изба въ селѣ, гдѣ царило праздничное настроеніе.
среди коноплянников, без двора, без хозяйственной обстановки.
У самого входа топталась осёдланная лошадь. Рябой облёванный казак, раздетый, без оружия, с задранной на затылок папахой, качался возле. Он пьяным дыханьем силился раскурить короткую трубку, поминутно сплёвывал и рычал ругательства. Казак не обратил на меня внимания. Из избы неслись бесшабашные крики, визг женских голосов и дробные, плясовые удары во что-то металлическое.
— Напрасно идёшь! Не выйдет дело, — вспомнились слова знакомого встречного мужика, спросившего зачем понадобился Гараська.
Панический страх народа перед тупым, властным зверем в образе человека безотчётно вкрадывался в мозг, колыхал сердце.
— Не выйдет дело! — повторил я машинально чужую мысль и с силой распахнул тяжёлую, обитую дверь.
— Кто-й-та? — встретил меня беспокойный вопрос Волчихи. — Что надо-ть?
Я очутился в задней избе Волчихиной пятистенки, служащей кухней. Шинкарка, принаряженная по-праздничному, приготовляла какие-то закуски. Из «чистой» передней половины, отделённой от кухни красной разводной занавеской, с пьяной настойчивостью продолжал доноситься гам и звон. Видимо, это была единственная изба в селе, где царило праздничное настроение.
