ему въ лицо и продолжалъ осыпать его насмѣшками на изысканномъ нарѣчіи Телеграфнаго Холма; но Могриджъ вдругъ, прежде чѣмъ Личъ или я успѣли сообразить, замахнулся и полоснулъ ему ножомъ руку, отъ кисти до локтя. Затѣмъ онъ отступилъ назадъ съ угрожающимъ выраженіемъ на лицѣ, держа для защиты передъ собой ножъ. Но Личъ отнесся къ этому совершенно спокойно, хотя кровь ключомъ текла съ его руки на палубу.
— Я еще расправлюсь съ вами, поварокъ, — сказалъ онъ, — и расправлюсь жестоко. Я не буду спѣшить, но я поймаю васъ, когда у васъ не будетъ ножа.
Сказавъ это, онъ повернулся и спокойно ушелъ. Могриджъ поблѣднѣлъ отъ страха. Но ко мнѣ онъ продолжалъ попрежнему относиться свирѣпо. Несмотря на страхъ, который вызывала въ немъ мыспь о предстоящей расплатѣ, онъ прекрасно понималъ, что для меня это былъ наглядный урокъ и сталъ еще болѣе наглымъ и дерзкимъ. Въ его глазахъ свѣтился безумный огонекъ, впервые появившійся въ нихъ при видѣ крови, которую онъ пролилъ. Онъ отъ малѣйшаго пустяка сталъ приходить въ неистовую ярость.
Прошло нѣсколько дней; Призракъ все еще шелъ, подгоняемый пассатами, и я готовъ былъ поклясться, что видѣлъ въ глазахъ Томаса Могриджа все возрастающее безуміе. Сознаюсь, мнѣ стало очень страшно. А онъ все точилъ, точилъ и точилъ цѣлый день напролетъ. Взглядъ его, когда онъ пробовалъ остріе ножа
