«… Сердце людей полно злобы и безумія, пока они живутъ, а затемъ они умираютъ.
«Ибо для человѣка, связаннаго со всѣми живущими, есть надежда, ибо живому псу лучше, чѣмъ мертвому льву.
«Ибо живущій знаетъ, что он долженъ умереть; но мертвые не знають ничего, имъ нѣтъ никакой награды, ибо память о нихъ исчезаетъ.
«И ихъ любовь, и ихъ ненависть, и ихъ зависть — погибли; и никогда они не примутъ ни малейшаго участія въ томъ, что дѣлается подъ солнцемъ».
— Вотъ видите, Гёмпъ,— сказалъ онъ, закрывая книгу и глядя на меня.— Пророкъ, который былъ царемъ Израиля, думалъ точно такъ же, какъ я. Вы называете меня пессимистомъ, но развѣ это не самый мрачный пессимиамъ? «Суета суетъ и тoмленіе духа», «Конецъ одинаковъ для всѣхъ». И такъ какъ пророкъ любилъ жизнь и не хотеѣлъ умирать, то онъ сказалъ: «Ибо живому псу лучше, чѣмъ мертвому льву». Онъ предпочитаетъ тщеславіе и суету суетъ молчанію и неподвижности могилы. И я тоже. Копошиться — это свинство; но не копошиться, походить на комокъ земли или на кусокъ камня,— отвратительно. Это отвратительно для той жизни, которая во мнѣ и самая сущность которой есть движеніе, способность къ движенію и сознанію этой способности къ движенію. Жизнь сама по себѣ несовершенна, но смерть еще болѣе несовершенна.
— Вамъ еще хуже, чѣмъ Омару,— сказалъ я,— тотъ, по крайней мѣрѣ, послѣ обычныхъ мученій
