это и потому не боялся. За правду онъ готовъ былъ даже умереть. Это была побѣда духа надъ плотью; это было торжество непобѣдимой, великой, свободной души, вѣрующей въ вѣчность и въ безсмертіе.
Тревожный взглядъ Джонсона я принялъ за простую застѣнчивость. Боцманъ Іогансенъ стоялъ въ сторонѣ въ, нѣсколькихъ футахъ отъ него, а Ларсенъ сидѣлъ на маленькомъ табуретѣ въ трехъ ярдахъ отъ него и какъ разъ противъ него. Наступила продолжительная пауза. Ее прервалъ Волкъ Ларсенъ.
— Іонсонъ, — началъ онъ.
— Меня зовутъ Джонсономъ, сэръ, — смѣло отвѣчалъ матросъ.
— Ну, Джонсонъ, чортъ бы васъ взялъ! Вы догадываетесь, зачѣмъ я васъ позвалъ?
— И да, и нѣтъ, сэръ, — медленно отвѣтилъ Джонсонъ. — Я исполняю свои обязанности хорошо; боцманъ знаетъ это и вы это тоже знаете, сэръ. Такъ что я думаю, что на меня нельзя пожаловаться.
— И это все? — спросилъ Волкъ Ларсенъ низкимъ, мягкимъ голосомъ.
— Я знаю, что вы имѣете что-то противъ меня, — продолжалъ Джонсонъ со своей неизмѣнной вдумчивой медленностью. — Вы меня не любите. Вы... вы...
— Ничего, ничего, говорите, — быстро сказалъ Волкъ Ларсенъ. — Можете не бояться.
— Я не боюсь, — отвѣтилъ матросъ, слегка покраснѣвъ отъ гнѣва.
— Если я не говорю скоро, то это потому, что
