кахъ, не разъ увѣряли меня послѣ перевязки, что я знаю это дѣло лучше всякой больничной сидѣлки, и что они меня не забудутъ въ концѣ путешествія, когда получать свою долю изъ добычи. (Точно я нуждался въ ихъ деньгахъ! Вѣдь я могъ двадцать разъ купить ихъ со всѣмъ ихъ имуществомъ и со шхуной.)
У Волка Ларсена былъ второй припадокъ головной боли, который продолжался два дня. Онъ, должно-быть, очень страдалъ, потому что послалъ за мной и покорно исполнялъ всѣ мои приказанія, какъ больной ребенокъ. Но я ничего не могъ сдѣлать, чтобы облегчить ему боль. Однако, по моему настоянію, онъ бросилъ пить и курить; но почему такое могучее животное, какъ онъ, могло страдать отъ головной боли, — было для меня совершенно непонятно.
— Это Божіе возмездіе, повѣрьте, — такъ понималъ это Луисъ. — Это возмездіе за его черныя дѣла и ему будетъ еще хуже или иначе…
— Или иначе? — спросиль я.
— Нѣтъ, ничего… — поспѣшно сказалъ Луисъ.
Впрочемъ, я не совсѣмъ правь, когда говорю, что всѣ ко мнѣ относятся хорошо. Томасъ Могрйджъ не только продолжаетъ ненавидѣть меня, но нашелъ еще новую причину для ненависти; я не сразу открылъ, что онъ ненавидѣлъ меня больше всего за то, что я родился счастливѣе его — «родился джентльмэномъ», какъ онъ говорилъ.
— А все же смерть никого не коснулась, — поддразнилъ я Луиса, когда Смокъ и Гендерсонъ,
