совершенно истощились. При всей моей выносливости, стоять тридцать шесть часовъ подрядъ у руля было предѣломъ для моей силы. Къ тому же Модъ просила меня убрать паруса — и я зналъ, что если вѣтеръ и волненіе еще усилятся, то скоро уже нельзя будетъ этого сдѣлать. Поэтому къ вечеру я поставилъ шхуну перпендикулярно къ вѣтру. Но я не представлялъ себѣ, какая это трудная задача убрать три паруса одному человѣку при такомъ вѣтрѣ. Пока мы шли по вѣтру, я не представлялъ себѣ его силы, но когда мы остановились, то онъ вырвалъ паруса изъ моихъ рукъ и въ одинъ моментъ уничтожалъ то, что я съ страшными усиліями дѣлалъ въ теченiе десяти минутъ. Къ восьми часамъ я успѣлъ закрѣпить только кливеръ, а къ одиннадцати я долженъ былъ оставить свои тщетныя усилія убрать марселя. Кровь сочилась изъ всѣхъ моихъ пальцевъ и ногти были обломаны. Отъ боли и изнеможенія я даже потихоньку плакалъ въ темнотѣ, стараясь, чтобы Модъ этого не узнала.
Пришлось отказаться отъ мысли закрѣпить марселя. Но я снова проработалъ всю ночь, убралъ-таки марселя и только въ три часа утра, когда я былъ уже полуживой отъ усталости, я зналъ, что мои труды не пропали даромъ, что Призракъ съ закрѣпленнымъ рулемъ лавируетъ ровнымъ ходомъ, не обнаруживая наклонности сворачивать носъ при боковыхъ порывахъ вѣтра.
Я былъ голоденъ, но Модъ напрасно пробовала заставить меня поѣсть. Я засыпалъ съ ртомъ, полнымъ пищи. Я былъ такъ безпомощенъ, что
