кухни и подалъ его ему. Но онъ встрѣтипъ меня съ негодованіемъ, не знаю, истиннымъ или притворнымъ.
— Накажи меня Богъ, если вы не слюняй. На что вы годитесь, хотѣлъ бы я знать? А? На что вы годитесь, если даже не можете снести чай, безъ того, чтобы не растерять все по дорогѣ. Теперь мнѣ придется опять кипятить воду… И чего вы хнычете? — еще яростнѣе набросился онъ на меня. Ударили ножку? Ахъ, бѣдная мамина дѣтка!
Я вовсе не хныкалъ, но мое лицо могло дѣйствительно быть искаженнымъ отъ страшной боли. Но я призвалъ на помощь все свое мужество, стиснулъ зубы и продолжалъ ковылять изъ кухни въ каютъ-кампанію и обратно уже безъ дальнѣйшихъ приключеній. Изъ этого инцидента я вынесъ двѣ вещи: разбитую колѣнную чашечку, которая осталась неперевязанной и заставила меня страдать въ теченіе многихъ мучительныхъ мѣсяцевъ, и прозвище «Гёмпъ», которое, съ легкой руки Ларсена, съ тѣхъ поръ такъ и осталось за мною, такъ что въ концѣ-концовъ, я и самъ сталъ считать, что я былъ «Гёмпомъ» всегда.
Служить за столомъ, за которымъ сидѣли Ларсенъ, Іогансенъ и шесть охотниковъ, было задачей нелегкой. Каютъ-кампанія была прежде всего очень мала и двигаться въ ней вокругъ стола было не легче отъ того, что шхуну подбрасывали волны. Но что было для меня больнѣе всего, такъ это полное отсутствіе участія со стороны людей, которымъ я прислуживалъ. Я чувствовалъ какъ мое колѣно распухаетъ все больше и больше, и чуть
