не терялъ сознаніе отъ боли. Я мелькомъ видѣлъ въ зеркалѣ отраженіе своего лица, блѣднаго и искаженнаго невыносимой болыо. Всѣ эти люди должны были видѣть, въ какомъ я былъ состояніи, но никто не сказалъ мнѣ ни одного слова участія, никто не обратилъ на меня вниманія, такъ что я былъ почти благодаренъ Волку Ларсену, когда, нѣсколько времени спустя (я мылъ въ это время посуду) онъ сказалъ:
— Пусть такой пустякъ не безпокоитъ васъ. Вы привыкнете къ подобнымъ вещамъ. Можетъ быть это васъ слегка и искалѣчитъ, но за то вы выучитесь сами ходить.
— Такія слова вы называете парадоксами, не правда ли? — прибавилъ онъ.
И, казалось, онъ былъ доволенъ, когда я утвердительно кивнулъ головой и произнесъ обычное: — Да, сэръ.
— Я полагаю, что вы немного смыслите въ литературѣ? А? Это хорошо. Я съ вами когда-нибудь поговорю о ней.
И, не обращая больше на меня вниманія, онъ повернулся и пошелъ дальше по палубѣ.
Вечеромъ, когда я окончилъ все безконечное количество работы, меня отослали спать въ трюмъ, гдѣ была свободная койка. Я былъ радъ возможности отдохнуть отъ ненавистнаго присутствія кока и отъ необходимости быть на ногахъ. Къ моему удивленію, одежда моя высохла на мнѣ и не было, повидимому, никакихъ указаній на то, что я простудился; такъ что ни послѣднее промоканіе, ни первое продолжительное пребываніе въ водѣ
