оправлять постель, то нашелъ въ складкахъ одѣяла томикъ Браунинга. Онъ былъ открытъ на стихотвореніи «На Балконѣ», и я замѣтилъ тамъ и сямъ строчки, подчеркнутыя карандашемъ. Я случайно обронилъ книгу и изъ нея выпалъ листочекъ бумаги съ геометрическими фигурами и какими-то вычисленіями.
Было очевидно, что этотъ ужасный человѣкъ не былъ невѣжественнымъ олухомъ, за котораго его можно было принять, судя по проявленіямъ его звѣрства. Онъ вдругъ сталъ для меня загадкой.
Различныя стороны его натуры были понятны въ отдѣльности, но вмѣстѣ ихъ невозможно было представить. Я уже однажды говорилъ о томъ, что онъ выражался почти безукоризненнымъ языкомъ, съ весьма рѣдкими погрѣшностями. Разумѣется, въ разговорѣ съ матросами и охотниками его языкъ пестрѣлъ обычными неправильностями; но вѣдь съ ними онъ говорилъ скорѣй на какомъ-то особомъ морскомъ нарѣчіи; тѣ же немногія слова, которыя предназначались для меня, были безукоризненны по своей чистотѣ.
Этотъ, брошенный украдкой, взглядъ на другую сторону его натуры, придалъ мнѣ больше смѣлости, и я рѣшилъ заговорить съ нимъ о пропажѣ моихъ денегъ.
Нѣкоторое время спустя увидѣвъ его, расхаживавшимъ въ одиночествѣ на ютѣ, я подошелъ и сказалъ:
— Меня обокрали.
