Эта болтовня выводила меня изъ себя. Никогда мнѣ не приходилось такъ ненавидѣть голосъ человѣка. Его подхалимствующій тонъ, его масляная улыбка и чудовищное самомнѣніе раздрашали меня до такой степени, что иногда я весь дрожалъ нервной дрожью. Положительно онъ былъ самымъ отвратительнымъ и ненавистнымъ человѣкомъ, котораго я когда-либо встрѣчалъ. Грязь его стряпни была неописуема; и такъ какъ изъ его рукъ выходило все, что ѣли на суднѣ, то я принужденъ былъ ѣсть съ большою осторожностью, выбирая наименѣе грязное изъ его произведеній.
Руки мои, непривыкшія къ работѣ, доставляли мнѣ много огорченій. Ногти были черны, кожа пропиталась уже грязью и покрылась черными точками, которыхъ не брала даже щетка. Затѣмъ появились ссадины и язвы, которыя не хотѣли заживать, и, кромѣ того, я еще сильно обжогъ себѣ руку выше кисти, когда однажды, во время качки, потерялъ равновѣсіе и меня прижало къ горячей плитѣ. Моему колѣну тоже не было лучше. Опухоль не спадала, и чашечка все еще стояла торчкомъ. Пребываніе съ утра до вечера на ногахъ, конечно, не могло улучшить дѣла. Я понималъ, что мнѣ нуженъ былъ бы на нѣкоторое время покой.
Покой! Я раньше никогда не понималъ значенія этого слова. Я отдыхалъ всю свою жизнь, даже не подозрѣвая этого. А теперь, если бы я могъ посидѣть хотя полчаса, ничего не дѣлая и даже не думая, то это было бы самымъ большимъ удовольствіемъ въ мірѣ. Зато теперь я буду понимать
