все же я урывалъ моменты, чтобы смотрѣть и смотрѣть безъ конца на дивную красоту, о которой я до сихъ норъ не имѣлъ никакого понятія. Надъ головой небо безоблачное и синее, синее, какъ само море, которое впереди судна такого цвѣта и блеска, какъ лазурный атласъ. На горизонтѣ видны блѣдныя, перистыя облака, никогда не мѣняющіяся, никогда не двигающіяся, какъ серебряная сѣть на бирюзовомъ фонѣ.
Я никогда не забуду одну цочь, когда я должно быть заснулъ, лежа на бакѣ и глядя внизъ на разноцвѣтцый спектръ, образуемый брызгами воды. Ея журчаніе вокругъ носа шхуны походило на журчаніе ручейка, бѣгущаго по мшистымъ камнямъ въ какой-нибудь спокойной долинкѣ; и эта убаюкивающая пѣсенка усыпила меня, и я уже не былъ больше ни Гёмпомъ, ни юнгой, ни даже Ванъ-Вейденомъ, т.-е. человѣкомъ, который продремалъ свои тридцать пять лѣтъ жизни среди книгъ. Но меня разбудилъ голосъ строгій и увѣренный, но въ то же время и мелодичный. Онъ читалъ стихи и, казалось, наслаждался звучностью словъ.
— Эй, Гёмпъ! Какъ это вамъ нравится? — спросилъ меня Ларсенъ, окончивъ читать строфу. Я посмотрѣлъ ему въ лицо. Оно свѣтилось, какъ само море, и глаза блестѣли при свѣтѣ звѣздъ.
— Меня поражаетъ, что вы способны выказывать энтузіазмъ, — сказалъ я холодно.
— Почему, мой милый; вѣдь это же жизнь, сама жизнь! — вскричалъ онъ.
— Которая есть самая дешевая вещь на свѣтѣ
