ни собирать, ни подтягивать парусовъ, не было никакой работы для матросовъ, за исключеніемъ рулевого. Къ вечеру паруса нѣсколько ослабѣвали; утромъ, когда на нихъ высыхала ночная роса, они снова надувалйсь — вотъ и все.
Десять узловъ, двѣнадцать узловъ, одиннадцать узловъ — вотъ скорость, съ которой мы шли, совершая по двѣсти пятьдесятъ миль въ сутки. Меня печалила и въ то же время радовала скорость, съ которой мы удалялись отъ Санъ-Франциско и приближались къ тропикамъ.
Съ каждымъ днемъ становилось замѣтно теплѣе. Во время второй вахты матросы выходили на палубу, раздѣвались и окатывали другъ друга водой изъ ведра. Начали показываться летающія рыбы и ночью падали на палубу, и вахтенный ползалъ на четверенькахъ и ловилъ ихъ руками. Утромъ Томасъ Могриджъ, получивъ должную мзду, жарилъ рыбу, наполняя кухню ея пріятнымъ запахомъ; иногда же команда лакомилась мясомъ дельфиновъ, которыхъ Джонсонъ ловилъ съ бака.
Джонсонъ проводилъ на бакѣ все свое свободное время, любуясь, какъ Призракъ разрѣзываетъ волны подъ напоромъ вѣтра.
Въ его глазахъ видна была страсть и обожаніе, и онъ впадалъ въ состояніе, походившее на трансъ, глядя въ экстазѣ на надутые паруса, на пѣнящуюся воду и на вздыманіе шхуны на движущіяся горы, которыя шли вмѣстѣ съ нами непрерывной, торжественной процессіей.
Дни и ночи были просто «чудо и восторгъ», и, хотя у меня было очень мало свободнаго времени,
