— 14 —
Крѣпостные заподскіе разбойники покончили свое существованіе вмѣстѣ съ открытіемъ „воли“. Савка въ числѣ другіхъ принесъ повинную, гдѣ-то отсидѣлъ назначенный срокъ и жилъ въ заводѣ, какъ мирный обыватель.
III.
Послѣднія клейма.
1.
Яркій солнечный депь. Короткое сибирское лѣто точно выбивалось изъ силъ, чтобы прогрѣть хорошенько холодную сибирскую землю. Именно чув- ствовалось какое-то напряженное усиліе со стороны солнца, та дѣланная ласковость, съ которой цѣлуютъ нелюбимыхъ дѣтей. А въ отвѣтъ на эти обидныя ласки такъ хорошо зеленѣла густая и сочная трава, такъ мило прятались въ ея живомъ шелку скромные сибирскіе цвѣточки, такъ солидно шепталъ дремучій сибирскій лѣсъ какую-то бесконечпую сказку... Да, и солнце, и зелень, и застсявшійся ароматъ гронаднаго бора, — недоставало только птичьяго гама. Снбирскій лѣсъ малчаливъ, точно онъ затаилъ въ себѣ какую-то свою домашнюю скорбную думу, ту думу, которую раздумываютъ про себя, а не выносятъ въ люди. Мнѣ лично нравится эта молитвенная тишина кондоваго сибирскагс лѣса, хотя подчасъ отъ нея и дѣлается жутко на душѣ, точно самъ виноватъ въ чемъ-то и виноватъ по-хорошему, съ тѣмъ назрѣвающимъ покаяннымъ настроеніемъ, которое такъ понятно русскому человѣку.
— Эй, вы, залетныя! — покрикиваетъ сибирскій ямщикъ, который сидитъ на облучкѣ „этакимъ чортомъ“.
Мнѣ кажется, что въ его голосѣ звучитъ какая-то смутная ласковость, вызванная хорошимъ лѣтнимъ днемъ. Съ своей стороны я инстинктивно стараюсь попасть въ тонъ этому настроенію и завожу одинъ нзъ тѣхъ безконечныхъ разговоровъ, которые ведутся только дорогой.
— Ты изъ Успенскаго завода, ямщикъ?
— Такъ точно...
— У тебя тамъ домъ есть, т.-е. свой домъ?
— А то какъ же? — удивляется ямщикъ несообразному вопросу. — И домъ и обзаведенье...
Это говорится такимъ тономъ, точно всѣ люди должны имѣть свои собственные дома и свое обзаведенье.
— Такъ есть домъ и обзаведенье? Что же, хорошо...
— Какой же я буду мужикъ, баринъ, ежели, напримерно, ни кола ни двора? Которые правильные мужики, такъ тѣ никакъ не могутъ, чтобы, значитъ, ни на дворѣ ни на улицѣ...
— Такъ-то оно такъ, да вѣдь у васъ на заводѣ того... гм...
Ямщикъ оборачиваетъ ко мнѣ свое лицо, улыбается и однимъ словомъ разрѣшаетъ застрявшую фразу:
— Варнаки мы, баринъ... Это точно. Ужъ такое мѣсто... да. Каторга, значитъ, была... Оставили ее, каторгу-то, когда, значитъ, волю дали. Ну, а мы-то остались, какъ и были, варнаками. Всѣ подъ юдну масть... Такъ всѣ и зовутъ насъ: успенскіе варнаки.
Все это говорилось такимъ добродушнымъ тономъ, что дѣлалось жутко. Я только теперь разсмотрѣлъ своего ямщика. Это былъ еще крѣпкій старикъ
