Каралловый летѣлъ,
а Хитролисъ и радъ:
Сидитъ внизу;, раскрылъ широкой чашей пасть,
Пьетъ алыйсокъ густой,
глотая вишни въ сіасть.
Но захотѣлъ и онъ
немного отдохнуть.
„Пусть радость озаритъ
весь жизненный твой путь,
За то, что Далъ ты пить
измученному звѣрю,“
Онъ ласково сказалъ.
„Нѣтъ, въ радость я не вѣрю,
Отвѣтилъ — воробей.
„Въ отчаянье готовъ Притти я: мнѣ никакъ
не вылечить птенцовъ.
Болѣзнью англійской
страдаютъ всѣ они.
Мы ночи напролетъ
не спимъ съ женой, всѣ дни
Печальные сидимъ, мечтая объ одномъ:
Чтобъ каждый нашъ птенецъ сталъ крѣпкимъ воробьемъ. Мы здѣсь ихъпробуемъ лечить пескомъ дорожки:
Чуть солнце выглянетъ — въ песокъ, суемъ ихъ ножки.“ „Могу тебѣ помочь, любезный мЪй Пйкчикъ;
Болѣзни дѣтскія лечить я такъ привыкъ.
Вѣдь., путешествовалъ не-мало я по — свѣту,
И въ мірѣ,кажется, такого края нѣту,
Каралловый летел,
а Хитролис и рад:
Сидит внизу;, раскрыл широкой чашей пасть,
Пьет алыйсок густой,
глотая вишни в сиасть.
Но захотел и он
немного отдохнуть.
„Пусть радость озарит
весь жизненный твой путь,
За то, что Дал ты пить
измученному зверю,“
Он ласково сказал.
„Нет, в радость я не верю,
Ответил — воробей.
„В отчаянье готов Притти я: мне никак
не вылечить птенцов.
Болезнью английской
страдают все они.
Мы ночи напролет
не спим с женой, все дни
Печальные сидим, мечтая об одном:
Чтоб каждый наш птенец стал крепким воробьем. Мы здесь ихпробуем лечить песком дорожки:
Чуть солнце выглянет — в песок, суем их ножки.“ „Могу тебе помочь, любезный мЪй Пйкчик;
Болезни детские лечить я так привык.
Ведь., путешествовал не-мало я по — свету,
И в мире,кажется, такого края нету,
