здалъ Господь Богъ, и что онъ изобразилъ французскую, декольтированную герцогиню, а не ту скромную и простую Нинетту, какою я была.
У Неккера я познакомилась съ епископомъ Отенскимъ и съ Гиберомъ, авторомъ тактики, столь нашумѣвшей. Встрѣтилась я и съ Рюльеромъ, котораго я знавала въ періодъ его пребыванія въ Россіи въ эпоху восшествія на престолъ императрицы. Я замѣтила, что онъ былъ въ смущеніи, вѣроятно, вспомнивъ, что я отказалась его принять въ первое свое пребываніе въ Парижѣ. Подойдя къ нему, я сказала, что я слишкомъ горда и слишкомъ хорошаго мнѣнія о немъ, чтобы думать, что мои друзья 1762 г. перестали быть ими; что я очень рада его видѣть, и если госпожа Михалкова (подъ этимъ именемъ я путешествовала въ первый разъ), не желая никому показываться, пожертвовала удовольствіемъ, которое ей доставило бы его общество, то у княгини Дашковой нѣтъ никакихъ основаній поступать такъ же. Я сказала ему, что буду съ удовольствіемъ принимать его когда ему угодно, но не стану ни читать, ни слушать его книги, несмотря на то, что мѣстами она, вѣроятно, представила бы для меня большой интересъ. Рюльеръ остался доволенъ моими словами и посѣтилъ меня нѣсколько разъ. Малербъ, его сестра, еще нѣсколько лицъ, въ особенности Дидро, который былъ достоинъ довѣрія вслѣдствіе своей природной искренности и дружбы ко мнѣ, увѣряли меня, что Рюльеръ отзывался обо мнѣ самымъ лестнымъ образомъ, но привели мнѣ нѣсколько сужденіи объ императрицѣ, которыя я не могла распространять. Каково было мое удивленіе, когда 20 лѣтъ спустя, въ эпоху, когда все во Франціи было перевернуто вверхъ дномъ и когда клевета, неприличіе, разнузданность, — плоды разногласій и партійности, — говорили и печатали все, что диктовали имъ злобныя страсти, каково, говорю, было мое удивленіе, когда я прочла въ брошюрѣ, озаглавленной «Мемуары о революціи 1762 г.» Рюльера, что я была любовницей графа Панина, дяди моего мужа,
