лѣе съ ихъ приближенными, и на лицѣ моемъ ясно отражались отвращеніе, презрѣніе и негодованіе, волновавшія мою душу. Павелъ былъ невыносимъ со своимъ прусскимъ капральствомъ, невыносимъ и въ томъ, что придавалъ какое-то сверхъ естественное значеніе своему царскому сану; онъ былъ трусливъ и подозрителенъ, постоянно воображалъ, что противъ него составляются заговоры, и всѣ его дѣйствія являлись только вспышками, внушенными настроеніемъ минуты; къ несчастію, онѣ чаще всего были злы и жестоки. Къ нему приближались со страхомъ, соединеннымъ съ презрѣніемъ. Какъ мало походила ежедневная жизнь его придворныхъ на времяпрепровожденіе лицъ, имѣвшихъ счастіе быть приближенными къ Великой Екатеринѣ! Не роняя своего достоинства, она была доступна всѣмъ и въ обращеніи съ ней не было и тѣни раболѣпнаго страха; она своимъ присутствіемъ вызывала чувство благоговѣйнаго почтенія и уваженія, согрѣтаго любовью и благодарностью. Въ частной жизни она была весела, любезна, привѣтлива и старалась заставить забыть свой санъ. Даже если бы возможно было, чтобы его потеряли изъ виду хоть на одну минуту, у всѣхъ было такое ясное сознаніе великихъ качествъ, которыми одарила ее природа, что представленіе о ней всегда связано было съ чувствомъ благоговѣйнаго уваженія.
Возвратившись въ Москву, мой братъ разсказалъ нѣкоторымъ лицамъ произнесенное мною пророчество и меня стали осаждать вопросами, на которые я рѣшительно не могла отвѣтитъ, такъ какъ сама не отдавала себѣ отчета, какимъ образомъ, эта мысль засѣла у меня въ головѣ. Спустя нѣкоторое время мой братъ получилъ письмо отъ новаго императора, вызывавшаго его въ Петербургъ для принятія участія въ дѣлахъ.
Вскорѣ въ Троицкое пріѣхалъ мой племянникъ, Татищевъ[1], присланный чтобы просить меня отъ имени импе-
- ↑ Онъ былъ камергеромъ и служилъ въ министерствѣ иностранныхъ дѣлъ, гдѣ стоялъ во главѣ отдѣла, вѣдавшаго азіатскія дѣла.
