надо но настоящему, а пинка тебѣ хорошаго дать ногою! Вотъ чего ты стоишь!
— Мнѣ? Мнѣ пинка? Это не ты-ли дашь?… — злобно зашипѣлъ Кирила. Попробуй-ка! Животное ты этакое!… Однако въ любовники тебѣ я гожусь?
— Ну такъ чтожъ? — проговорила она съ такимъ спокойнымъ цинизмомъ, что у меня вчужѣ кровь начала стынуть въ жилахъ. — А въ мужья я все-таки тебя не возьму. Скорѣе камень на шею да въ воду, скорѣй отравлюсь. Слышишь ты? Скорѣе мышьяку объѣмся чѣмъ за тебя замужъ выйду.
— Послушай Ѳедосья! — заговорилъ Кирила ласковымъ голосомъ, — Ужели въ тебѣ вовсе сердца нѣтъ? Какъ можешь ты говорить такимъ образомъ со мною, который…
— Который изъ за меня десять лѣтъ кандалами отзванивалъ? — Прервала она его. — Жаль, что не дольше! Очень я жалѣю о томъ, что недольше десяти лѣтъ!… И она цинически откровенно засмѣялась. — Никакъ ты плачешь?… — обратилась она къ нему, и убѣдившись въ томъ, что онъ дѣйствительно плакалъ, засмѣялась пуще прежняго.
— Смѣйся себѣ, смѣйся! — проборматалъ онъ утирая слезы. — Прійдетъ время, увижу я и тебя какъ ты заплачешь.
Мельничиха перестала смѣятся. Брови ея сурово сдвинулись. Она машинально начала застегивать жакетку.
— Ну! Пригрози еще! Не прикажешь-ли мнѣ чего-нибудь? — иронически проговорила она.
надо но настоящему, а пинка тебе хорошего дать ногою! Вот чего ты стоишь!
— Мне? Мне пинка? Это не ты ли дашь?… — злобно зашипел Кирила. Попробуй-ка! Животное ты этакое!… Однако в любовники тебе я гожусь?
— Ну так что ж? — проговорила она с таким спокойным цинизмом, что у меня вчуже кровь начала стынуть в жилах. — А в мужья я всё-таки тебя не возьму. Скорее камень на шею да в воду, скорей отравлюсь. Слышишь ты? Скорее мышьяку объемся чем за тебя замуж выйду.
— Послушай Федосья! — заговорил Кирила ласковым голосом, — Ужели в тебе вовсе сердца нет? Как можешь ты говорить таким образом со мною, который…
— Который из-за меня десять лет кандалами отзванивал? — Прервала она его. — Жаль, что не дольше! Очень я жалею о том, что не дольше десяти лет!… И она цинически откровенно засмеялась. — Никак ты плачешь?… — обратилась она к нему, и убедившись в том, что он действительно плакал, засмеялась пуще прежнего.
— Смейся себе, смейся! — проборматал он утирая слезы. — Прийдет время, увижу я и тебя как ты заплачешь.
Мельничиха перестала смеятся. Брови её сурово сдвинулись. Она машинально начала застегивать жакетку.
— Ну! Пригрози еще! Не прикажешь ли мне чего-нибудь? — иронически проговорила она.
