висти прислушиваясь къ храпу вахтенныхъ, которые сладко спятъ невнизу, какъ обыкновенно, а на палубѣ, обдуваемые легкимъ вѣтеркомъ, на своихъ тоненькихъ тюфячкахъ.
— И хо-ро-шо, братцы! Ахъ, какъ хорошо! раздался среди тишины мягкій голосъ у баковой пушки. Такой ночи въ нашей землѣ не увидишь… И теплынь… И звѣздъ что понасѣяно… И океанъ ласковый… Гляди, не наглядишься! — восторженно прибавилъ матросъ и вздохнулъ полной грудью.
— Такихъ спокойныхъ мѣстовъ не много. Вотъ минуемъ тропики, войдемъ въ Индійскй океанъ… Тамъ, небойсь, поймешь флотскую службу — отвѣтилъ сиплый басокъ.
— А страшно въ Индійскомъ?
— Еще какъ страшно-то. А тебе и вовсе нудно придется. Не по твоей комплекціи служба флотская. Тебѣ по твоему виду прямо на скрипкѣ играть… А тамъ то и дѣло: «пошелъ всѣ наверхъ», боцманъ будетъ кричать. То поворотъ дѣлать, то рифы брать, то штурмовые паруса ставить. Только поворачивайся да не считай зуботычинъ. Ну а ты, братецъ, не того фасона. Недаромъ тебя Шупленъкимъ прозвали. Щупленькій и есть!
Тотъ, котораго на корветѣ всѣ звали «Шупленькимъ», никогда не называя его по фамиліи, дѣйствительно оправдывалъ свое прозвище.
Маленькій, тоненькій, со впалой грудью и блѣдноватымъ лицомъ, съ ласковымъ и нѣсколько испуганнымъ взглядомъ большихъ сѣрыхъ глазъ, этотъ первогодокъ Семенъ Лязгинъ, попавшій изъ деревенскихъ пастуховъ въ матросы, какъ-то плохо привыкалъ къ морской службѣ, хотя и изъ кожи лѣзъ вонъ, чтобы привыкнуть и быть такимъ же лихимъ матросомъ, какъ другіе. Но въ немъ не было ни
висти прислушиваясь к храпу вахтенных, которые сладко спят невнизу, как обыкновенно, а на палубе, обдуваемые легким ветерком, на своих тоненьких тюфячках.
— И хо-ро-шо, братцы! Ах, как хорошо! — раздался среди тишины мягкий голос у баковой пушки. — Такой ночи в нашей земле не увидишь… И теплынь… И звезд что понасеяно… И океан ласковый… Гляди, не наглядишься! — восторженно прибавил матрос и вздохнул полной грудью.
— Таких спокойных местов не много. Вот минуем тропики, войдем в Индийскй океан… Там, небось, поймешь флотскую службу, — ответил сиплый басок.
— А страшно в Индийском?
— Еще как страшно-то. А тебе и вовсе нудно придется. Не по твоей комплекции служба флотская. Тебе по твоему виду прямо на скрипке играть… А там то и дело: «Пошел все наверх», — боцман будет кричать. То поворот делать, то рифы брать, то штурмовые паруса ставить. Только поворачивайся да не считай зуботычин. Ну а ты, братец, не того фасона. Недаром тебя Шупленъким прозвали. Щупленький и есть!
Тот, которого на корвете все звали «Шупленьким», никогда не называя его по фамилии, действительно оправдывал свое прозвище.
Маленький, тоненький, со впалой грудью и бледноватым лицом, с ласковым и несколько испуганным взглядом больших серых глаз, этот первогодок Семен Лязгин, попавший из деревенских пастухов в матросы, как-то плохо привыкал к морской службе, хотя и из кожи лез вон, чтобы привыкнуть и быть таким же лихим матросом, как другие. Но в нем не было ни
