Вѣдь великанъ — людоѣдъ.
И гордо у меня на душѣ. Буду сидѣть, голову такъ, змѣйкой вверхъ вытянувъ, какъ черепашка, и думать. Мнѣ вдругъ снова захотѣлось думать. Даже боль въ сердцѣ понравилась. Впрочемъ, это не думать собственно, а снова вспоминать.
Такъ они всѣ проходятъ, мои звѣри — моя жизнь, мое счастіе и упоеніе, и моя боль разлучная… Это я чуяла, и чутье теперь толкало память… И вотъ Келлерша.
Это француженка, т. е. собственно не француженка, а шведка или финка, но все-таки, мама ее пожалѣла и пригласила на лѣто. Келлерша учительница, т. е. собственно она не учительница, а… балерина. Что это балерина, и почему такъ смѣшно и стыдно быть балериной, — я не знала совсѣмъ ясно, хотя и чувствовала, что это смѣшно и не очень прилично.
Это узналось въ Долговѣ у моря. Тамъ былъ лужокъ; отъ рощицы, вокругъ дома, спускался прямо къ волнамъ. Тамъ до самыхъ волнушекъ доростала пахучая, сочная, недлинная трава, густая и лохматая, какъ медвѣжья шкура. Утромъ рано — роса по ней, и дикая гвоздичка, сухощавая, маленькими блѣдно-розовыми звѣздочками. А я, босая, бѣгу къ морю. Тамъ лодка въ заводинкѣ, а у меня въ рукахъ ведерце.
Ведь великан — людоед.
И гордо у меня на душе. Буду сидеть, голову так, змейкой вверх вытянув, как черепашка, и думать. Мне вдруг снова захотелось думать. Даже боль в сердце понравилась. Впрочем, это не думать собственно, а снова вспоминать.
Так они все проходят, мои звери — моя жизнь, мое счастье и упоение, и моя боль разлучная… Это я чуяла, и чутье теперь толкало память… И вот Келлерша.
Это француженка, т. е. собственно не француженка, а шведка или финка, но всё-таки, мама ее пожалела и пригласила на лето. Келлерша учительница, т. е. собственно она не учительница, а… балерина. Что это балерина, и почему так смешно и стыдно быть балериной, — я не знала совсем ясно, хотя и чувствовала, что это смешно и не очень прилично.
Это узналось в Долгове у моря. Там был лужок; от рощицы, вокруг дома, спускался прямо к волнам. Там до самых волнушек доростала пахучая, сочная, недлинная трава, густая и лохматая, как медвежья шкура. Утром рано — роса по ней, и дикая гвоздичка, сухощавая, маленькими бледно-розовыми звездочками. А я, босая, бегу к морю. Там лодка в заводинке, а у меня в руках ведерце.
