чекъ. Тихо сочилась кровяная струйка, капелька узенькая къ капелькѣ, выжимаясь напоромъ изъ ранки.
Тогда захотѣлось пачкать тетрадь чистописанія, и, обмакнувъ въ капельку перо, рисовала лошадь.
Я лошадь рисовала, начинала съ головы, и не выходило, такъ что все снова приходилось, а кровь сворачивалась и нужно было обсасывать, и смачивать соленое желѣзистое перышко. Такъ и вышли все несуразыя кровяныя конскія головки въ ушами — рожками.
А она спросила.
— Кто намазалъ красныхъ чертей?
Мнѣ стало и смѣшно, и весело, и, не думая къ чему, даже безъ выгоды въ умѣ, я отвѣтила:
— Володя.
И захныкала, выжавъ слезы на глаза.
Она еще сомнѣвалась. Подошла вплотную, въ глаза слезливые заглянула.
— Можешь дать слово, что онъ, а не ты?
— Честное, благородное слово.
— И какая такая краска противная, точно кровь?
Я залпомъ отлопотала свои клятвы и подняла вверхъ гордую голову съ свѣтлыми, пустыми, дерзкими и жадными глазами.
чек. Тихо сочилась кровяная струйка, капелька узенькая к капельке, выжимаясь напором из ранки.
Тогда захотелось пачкать тетрадь чистописания, и, обмакнув в капельку перо, рисовала лошадь.
Я лошадь рисовала, начинала с головы, и не выходило, так что всё снова приходилось, а кровь сворачивалась и нужно было обсасывать, и смачивать соленое железистое перышко. Так и вышли всё несуразые кровяные конские головки в ушами — рожками.
А она спросила.
— Кто намазал красных чертей?
Мне стало и смешно, и весело, и, не думая к чему, даже без выгоды в уме, я ответила:
— Володя.
И захныкала, выжав слезы на глаза.
Она еще сомневалась. Подошла вплотную, в глаза слезливые заглянула.
— Можешь дать слово, что он, а не ты?
— Честное, благородное слово.
— И какая такая краска противная, точно кровь?
Я залпом отлопотала свои клятвы и подняла вверх гордую голову с светлыми, пустыми, дерзкими и жадными глазами.
