ждали. А тутъ пряники. Сахаръ изъ буфета, и… еще и еще гривеннички со столовъ. Въ копилкѣ надъ комодомъ накопилось пять съ полтиной.
Дождалась и Колю.
Въ узкихъ саночкахъ жмемся тѣсно. Онъ обхватилъ за поясъ. Впереди передъ носомъ загораживаетъ свѣтъ широкое сукно. Откинешь въ бокъ голову смотрѣть, — въ глаза мечется колкій, холодный снѣгъ изъ подъ подковъ. А вѣтеръ взялъ кожу и натянулъ по лицу слишкомъ туго.
Больно, и задорно.
Потомъ запахъ отдѣланной кожи, блескъ начищенной мѣди, уздечки, сбруя, сѣдла, сѣдла, сѣдла!
Вотъ рай!
Я взволнована, очень взволнована. Должно быть до того, что ничего не вижу.
И вдругъ бичъ!
Онъ передо мной. Коля держитъ его въ рукахъ. А я, должно быть, боюсь. Такъ страшно бываетъ, когда вдругъ исполнится чѣмъ — жилъ.
Я вѣдь жила своимъ желаніемъ.
И что же дальше?..
Онъ былъ тростниковый. Пальцемъ я потерла по свѣтлому, лакированному стволу съ бугорками на мѣстѣ отрѣзанныхъ вѣтвей.
Коля сунулъ мнѣ его въ руку. Онъ былъ легокъ, высоко взлеталъ тростниковый стволъ и
ждали. А тут пряники. Сахар из буфета, и… еще и еще гривеннички со столов. В копилке над комодом накопилось пять с полтиной.
Дождалась и Колю.
В узких саночках жмемся тесно. Он обхватил за пояс. Впереди перед носом загораживает свет широкое сукно. Откинешь в бок голову смотреть, — в глаза мечется колкий, холодный снег из под подков. А ветер взял кожу и натянул по лицу слишком туго.
Больно, и задорно.
Потом запах отделанной кожи, блеск начищенной меди, уздечки, сбруя, седла, седла, седла!
Вот рай!
Я взволнована, очень взволнована. Должно быть до того, что ничего не вижу.
И вдруг бич!
Он передо мной. Коля держит его в руках. А я, должно быть, боюсь. Так страшно бывает, когда вдруг исполнится, чем — жил.
Я ведь жила своим желанием.
И что же дальше?..
Он был тростниковый. Пальцем я потерла по светлому, лакированному стволу с бугорками на месте отрезанных ветвей.
Коля сунул мне его в руку. Он был легок, высоко взлетал тростниковый ствол и
