стройно на верхушкѣ перегибался упругій, крѣпко скрученный, тонкій ремень. Вотъ по щекѣ щекотнула шелковая кисточка.
Отошла туда, въ свободную сторону.
Махнула порожнею рукою, сжимавшею упругую рукоятку, рѣшительно впередъ, сухимъ взмахомъ, и вдругъ приняла руку въ локтѣ ловкимъ толчкомъ назадъ! Тогда я услышала, какъ сухо и остро щелкнулъ вновь обрѣтенный бичъ шелковою кисточкой на концѣ тонкаго ремня, и ремень, длинный и искусно крученый, рѣзнулъ, зикнувъ и свистнувъ, воздухъ.
Подошли… Я выдала бичъ кому-то. Сдѣлалось во мнѣ тихо и смутно.
Пока мы ѣхали домой, я благоговѣйно сжимала въ рукѣ обернутый тонкой бумагой бичъ. Отъ быстраго воздуха и тонкаго мороза моя тишина прошла, и вдругъ напали на меня болтливость и планы.
— Коля, я — знаешь что думаю? Припречь можно къ Руслану Людмилу пристяжкой.
Людмила была его жена, болѣе темношерстая чѣмъ онъ, съ тоненькой головкой и съ острой, горбатой спиною. Она безпомощно и спотыкливо ступала на больныя ноги. Каждую весну она рожала по мертвому осленку.
стройно на верхушке перегибался упругий, крепко скрученный, тонкий ремень. Вот по щеке щекотнула шелковая кисточка.
Отошла туда, в свободную сторону.
Махнула порожнею рукою, сжимавшею упругую рукоятку, решительно вперед, сухим взмахом, и вдруг приняла руку в локте ловким толчком назад! Тогда я услышала, как сухо и остро щелкнул вновь обретенный бич шелковою кисточкой на конце тонкого ремня, и ремень, длинный и искусно крученый, резнул, зикнув и свистнув, воздух.
Подошли… Я выдала бич кому-то. Сделалось во мне тихо и смутно.
Пока мы ехали домой, я благоговейно сжимала в руке обернутый тонкой бумагой бич. От быстрого воздуха и тонкого мороза моя тишина прошла, и вдруг напали на меня болтливость и планы.
— Коля, я — знаешь что думаю? Припречь можно к Руслану Людмилу пристяжкой.
Людмила была его жена, более темношерстая чем он, с тоненькой головкой и с острой, горбатой спиною. Она беспомощно и спотыкливо ступала на больные ноги. Каждую весну она рожала по мертвому осленку.
