Гляжу въ окно и пячусь сердцемъ. А тамъ чортъ. И скребетъ желѣзными когтями по стеклу. Я засмѣялась: ничего не боюсь.
А испугалась чего?
И соскочила съ постели, и къ той тѣни, скрюченной за окномъ, бѣгу, и холодно — босыми ногами по полу, и радостно — рѣшившейся душѣ.
Растолкнула раму. Вѣдь его-то не столкнешь! Онъ-то цѣпкій. Онъ-то очень цѣпкій, липкій. Прилипаетъ.
Сажусь къ нему на подоконникъ. А онъ уже внизу. Вонъ у сосны, подъ окномъ, вонъ въ тѣни сосны его тѣнь.
Или я это во снѣ? Все это во снѣ? Но тогда откуда сонъ начинается? Отъ того, когда Бога не стало? Или отъ того, когда чортъ заскребся? Или отъ того, когда я еще была хорошей? И тогда все сонъ, все только одинъ сонъ? И тогда все равно, будетъ ли весело или тоскливо, и хорошее или злое, и Богъ или чортъ вообще?..
Броситься…
Вотъ туда внизъ. Вѣдь не убьешься. Только два этажа.
Зачѣмъ тогда испугалась поѣзда?
— Вѣра! Вѣра!
Всегда звонкій, всегда пробужденный голосъ звалъ меня изъ за ширмы.
Гляжу в окно и пячусь сердцем. А там чёрт. И скребет железными когтями по стеклу. Я засмеялась: ничего не боюсь.
А испугалась чего?
И соскочила с постели, и к той тени, скрюченной за окном, бегу, и холодно — босыми ногами по полу, и радостно — решившейся душе.
Растолкнула раму. Ведь его-то не столкнешь! Он-то цепкий. Он-то очень цепкий, липкий. Прилипает.
Сажусь к нему на подоконник. А он уже внизу. Вон у сосны, под окном, вон в тени сосны его тень.
Или я это во сне? Всё это во сне? Но тогда откуда сон начинается? От того, когда Бога не стало? Или от того, когда чёрт заскребся? Или от того, когда я еще была хорошей? И тогда всё сон, всё только один сон? И тогда всё равно, будет ли весело или тоскливо, и хорошее или злое, и Бог или чёрт вообще?..
Броситься…
Вот туда вниз. Ведь не убьешься. Только два этажа.
Зачем тогда испугалась поезда?
— Вера! Вера!
Всегда звонкий, всегда пробужденный голос звал меня из-за ширмы.
