У Алены Симкиной долженъ былъ около этого времени родиться ребенокъ.
Въ дѣтствѣ я съ нею, на телѣгѣ ея матери, возила съ грязныхъ осеннихъ полей картошку, убѣгая потихоньку отъ своей гувернантки. Теперь намъ обѣимъ было по восемнадцати лѣтъ. Прошлою весною она вышла замужъ за своего ровесника и круглаго сироту Симкина въ Широковѣ.
Дѣвушками мы не видались, но про ея свадьбу, и теперь про ожидавшіеся роды, я слыхала отъ Марьи Францевны, фельдшерицы, въ которую была влюблена съ трепетомъ поэзіи и преклоненія, — неутомимую, великорослую, со свѣтлою, женственною улыбкой на мужественномъ лицѣ.
Въ это утро что-то толкнуло меня ѣхать къ Аленѣ. Я собрала узелокъ стараго бѣлья на распашенки и простыньки ожидавшемуся ея ребенку, и потащила сама въ конюшню, чтобы тамъ лично торопить Ѳедора съ закладкой.
У Алены Симкиной должен был около этого времени родиться ребенок.
В детстве я с нею, на телеге её матери, возила с грязных осенних полей картошку, убегая потихоньку от своей гувернантки. Теперь нам обеим было по восемнадцати лет. Прошлою весною она вышла замуж за своего ровесника и круглого сироту Симкина в Широкове.
Девушками мы не видались, но про её свадьбу, и теперь про ожидавшиеся роды, я слыхала от Марьи Францевны, фельдшерицы, в которую была влюблена с трепетом поэзии и преклонения, — неутомимую, великорослую, со светлою, женственною улыбкой на мужественном лице.
В это утро что-то толкнуло меня ехать к Алене. Я собрала узелок старого белья на распашонки и простыньки ожидавшемуся её ребенку, и потащила сама в конюшню, чтобы там лично торопить Федора с закладкой.
