„Говоря о Бакунинѣ, слѣдуетъ оцѣнивать его значеніе не по тому, что онъ сдѣлалъ лично, сколько по вліянію, которое онъ оказывалъ на окружавшихъ его людей — на ихъ мысли и на ихъ дѣятельность….
„Бакунинъ садился съ цѣлью написать брошюру въ отвѣть на запросъ дня. Но его брошюра разросталась въ книгу, потому что при его глубокомъ пониманіи философіи исторіи, и съ его громаднымъ запасомъ знанія современныхъ событій, ему приходилось столько сказать, что страницы быстро покрывались одна за другою.
„Если вспомнить все то, что онъ и его друзья — а его друзья были Герценъ, Огаревъ, Мадзини, Ледрю-Роллень и всѣ лучшие люди и дѣятели революціоннаго періода сороковыхъ годовъ въ Европѣ — передумали объ этихъ, пережитыхъ ими драмахъ, надеждахъ, разочарованіяхъ; если вспомнить все, что они пережили во время полныхъ надеждъ 1848-го года и послѣдовавшей за тѣмъ реакціи,— легко понять, какъ мысли, образы, доводы, почерпнутые изъ знанія жизни, должны были роиться въ головѣ Бакунина, и почему его философско-историческія воззрѣнія такъ щедро пересыпаны фактами и сужденіями изъ современной дѣйствительности.
„Любопытно однако, что каждая брошюра Бакунина отмѣчала поворотную точку въ исторіи революціонной мысли въ Европѣ. Его рѣчь на конгрессѣ „Мира и Свободы" была вызовомъ, брошеннымъ всѣмъ радикаламъ Европы. Бакунинъ объявлялъ въ ней, что эпоха радикализма сороковыхъ годовъ закончена, и наступаетъ новый фазисъ революціонной жизни — эра рабочаго соціализма; что рядомъ съ вопросомъ о политической свободѣ, встаетъ вопросъ объ экономической независимости, и этотъ вопросъ будетъ впредь преобладать въ исторіи. Его брошюра, обращенная къ мадзиніанцамъ, возвѣщаеть конецъ чисто-политической революціонной конспираціи ради національнаго освобожденія и начало соціалистической революціи, а также конецъ сентимен-
