его могъ быть услышать, онъ по обычаю крикнулъ:—Эй, Билль, послушай! А, Билль?
Не получивъ отвѣта, онъ подошелъ къ двери, гдѣ былъ встрѣченъ «страннаго вида существомъ съ ощетинившеюся шерстью»; и Чинкъ, такъ какъ это былъ онъ, неоднократнымъ зловѣщимъ рычаніемъ далъ ему понять, что дальше итти нельзя.
Горецъ сообразилъ, въ чемъ дѣло, и продолжалъ путь. Насталъ вечеръ, а хозяинъ не возвращался, чтобы облегчить участь Чинка, который начиналъ чувствовать сильный голодъ.
Въ палаткѣ было завернутое въ мѣшокъ свиное сало, но оно было неприкосновенно. Хозяинъ велѣлъ его «караулить», и Чинкъ предпочелъ бы умереть съ голоду, чѣмъ дотронуться до него.
Онъ отважился выйти на поляну въ надеждѣ отыскать мышь или вообще что-нибудь съѣдобное, чтобы утолить муки голода, какъ вдругъ выскочилъ несносный
его мог быть услышать, он по обычаю крикнул: «Эй, Билль, послушай! А, Билль?»
Не получив ответа, он подошёл к двери, где был встречен «странного вида существом с ощетинившеюся шерстью»; и Чинк, так как это был он, неоднократным зловещим рычанием дал ему понять, что дальше идти нельзя.
Горец сообразил, в чём дело, и продолжал путь. Настал вечер, а хозяин не возвращался, чтобы облегчить участь Чинка, который начинал чувствовать сильный голод.
В палатке было завёрнутое в мешок свиное сало, но оно было неприкосновенно. Хозяин велел его «караулить», и Чинк предпочёл бы умереть с голоду, чем дотронуться до него.
Он отважился выйти на поляну в надежде отыскать мышь или вообще что-нибудь съедобное, чтобы утолить муки голода, как вдруг выскочил несносный
