— Да такъ... Больше дивчины его дразнятъ... Потѣха! Онъ побѣжитъ за ними съ палкой, а онѣ попрячутся. Гдѣ ему хромому старику догнать... Ну онъ вернется къ сараю и ругается!
И Карпо весело разсмѣялся, щуря красивые черные лукавые глаза и скаля свои крѣпкіе, сверкающіе бѣлизной, зубы.
— И барыня его не любитъ, — продолжалъ Карно, стоя на ступенькахъ террасы и посматривая на свои новые высокіе сапоги, — въ кухню недопускаетъ. Не велитъ кипятку давать... Такъ онъ у жидовъ беретъ... Тѣ даютъ.
Пока мы разговаривали, Кудластый осторожно приблизился къ самой террасѣ, взглядывая на меня своими умными глазами.
Я хотѣлъ-было бросить ему кусокъ булки, какъ Карпо быстрымъ движеніемъ ноги назадъ хватилъ собаку сапогомъ. Собака взвизгнула и понеслась къ сараю.
— Какъ вамъ не стыдно, Карпо! — проговорилъ я строго.
— Развѣ такимъ безстыжимъ стыдно! — раздался негодующій голосъ Нилыча, показавшагося изъ сарая — Я тебѣ форменно искровяню морду, подлецу! Что тебѣ сдѣлала собака?
И, видимо, озлившійся Нилычъ грозно помахалъ кулакомъ.
Карпо струсилъ. Но, не желая показать этого передо мной, отвѣтилъ Нилычу;
— А ты, мазепа, зачѣмъ пускаешь собаку? Барыня не приказываетъ ей шляться.
И, нѣсколько сконфуженный, ушелъ. Ушла и Анцыпа, бросивъ со смѣхомъ:
— Экій дурный старикъ!
