дяхъ въ полномъ порядкѣ былъ развѣшанъ гардеробъ Нилыча: старое суконное пальтецо, штаны и довольно ветхій полушубокъ, картузъ и высокіе сапоги. Табуретка являлась единственной мебелью. Недалеко отъ кровати висѣлъ на бичевѣ глиняный кувшинъ, очевидно, приспособленный для умыванья, такъ какъ около висѣло полотенце и на полкѣ лежалъ кусокъ сѣраго мыла.
Чистая настилка изъ соломы находилась въ углу. На нее тотчасъ же по моемъ приходѣ и улегся Кудластый, сообразившій, что я явился безъ какихъ-либо дурныхъ намѣреній.
— Здравствуйте, Нилычъ!.. — проговорилъ я.
— Здравія желаю... вашескобродіе! — отвѣтилъ Нилычъ и нѣсколько выпятилъ по старой привычкѣ грудь.
— А у васъ хорошо здѣсь.
— Ничего себѣ... Главная причина: прохладно, ваше-скобродіе.
Онъ придвинулъ табуретку. Когда я сѣлъ, онъ продолжалъ стоять.
— Садитесь и вы, Нилычъ. Удобнѣе разговаривать.
Нилычъ опустился на кровать.
Тогда я обратился къ нему за совѣтомъ, гдѣ купить дровъ и просилъ нарубить ихъ.
— Вы, кажется, занимаетесь этимъ?
— Очень даже занимаюсь! — оживленно проговорилъ онъ. — И со всѣмъ моимъ удовольствіемъ буду рубить вамъ дрова, а то безъ работы нудно, вашескобродіе. Даромъ, что мнѣ восьмой десятокъ пошелъ и нога хромлетъ, а я еще... слава Тебѣ Господи... на полную ослабку еще не пошелъ. А дрова вы сами на базарѣ купите... Встаньте пораньше да и идите...
