— Съ трубкой и разговоръ бытто поспособнѣй. Махорка горло прочищаетъ и для внутренности, сказываютъ, полезно, — объяснилъ Нилычъ, набивая трубку.
Онъ закурилъ, съ наслажденіемъ затянулся и, откашлявшись продолжалъ:
— Такимъ-то родомъ попалъ я изъ рулевыхъ въ няньки, вашескобродіе. Семь мѣсяцевъ находился въ этой должности. Самая трудная и щекотливая была эта должность, ежели на совѣсть сказать.
— Почему?
— А потому, что около ребенка надо много разсудка въ себѣ имѣть, вашескобродіе. И не забудь его, и что бы онъ тебя слушалъ и въ нонятіе входилъ. Опять же: родители — ихъ опасайся! Ребенокъ нашкодилъ или ежели зашибся — все ты у матери виноватъ... И такая разъ бѣда вышла, что и не дай Богъ...
— Вы, Нилычъ, въ Кронштадтѣ въ нянькахъ служили?
— Никакъ нѣтъ, вашескобродіе.
— А гдѣ-жъ?
— Въ морѣ.
— Какъ въ морѣ? — воскликнулъ я, удивленный.
— А на компанейскомъ транснортѣ «Алеутѣ». На немъ мы въ Ситху разный припасъ изъ Кронштадта отвозили. А командиромъ транспорта былъ капитанъ-лейтенантъ Иванъ Степанычъ Вѣткинъ... Можетъ слышали? Отправлялся онъ, значитъ, на службу въ Сѣверную Американскую Кампанію на пять лѣтъ и взялъ съ собою свою барыню, сыночка этакъ годовъ семи и молодую няньку... Хорошо. Вышли это мы изъ Кронштадта осенью и черезъ мѣсяцъ добрались до англичанскаго города Порцмута Противные вѣтра все были —
