То было время обновленія и во флотѣ. Только-что были отмѣнены тѣлесныя наказанія. Капитанъ умѣлъ и безъ жестокости властвовать командой, и его «молодцы», какъ онъ называлъ матросовъ, рвались на работахъ изо всѣхъ силъ, рискуя изъ-за «идеальной» быстроты на ученіяхъ увѣчьями и даже жизнью, ради самолюбиваго щегольства и желанія отличиться блестящаго капитана. И онъ былъ доволенъ «молодцами». Они не осрамятъ «Витязя».
Щеголевато одѣтый, весь въ бѣломъ, стройный и хорошо сложенный блондинъ лѣтъ подъ тридцать, красивый, съ самоувѣреннымъ лицомъ, съ шелковистыми свѣтло-русыми усами и бакенбардами, Ракитинъ взялъ бинокль и смотрѣлъ на флагманскій французскій корабль. И торжествующая побѣдоносная улыбка играла на его лицѣ.
Онъ отвелъ бинокль и, щуря голубые глаза, кинулъ, обращаясь къ вахтенному офицеру, мичману Лазунскому:
— У французовъ вѣрно сегодня парусное ученье.
— И у насъ будетъ, Владиміръ Николаичъ? — почтительно и весело спросилъ мичманъ.
— Конечно.
— Опять французы «опрохвостятся», Владиміръ Николаичъ! — возбужденно проговорилъ мичманъ.
И его юное, безбородое и жизнерадостное лицо свѣтилось счастливой улыбкой побѣдителя.
Но Ракитину, щепетильно оберегающему свое капитанское достоинство, вдругъ показалось, что мичманъ фамильяренъ, вступая съ капитаномъ въ разговоры. И Ракитинъ оборвалъ мичмана, проговоривъ рѣзкимъ тономъ:
