мыхъ гигантовъ-орудій, точно адмиралъ представлялъ себѣ настоящій бой, насколько могло представить воображеніе человѣка, не бывавшаго въ бояхъ, и — «Грозящій», натурально, побѣдителемъ какого-нибудь «торгаша-англичанина».
— Превосходно-съ, Викторъ Иванычъ! Съ особеннымъ удовольствіемъ смотрю на нашихъ молодцовъ... Картина-съ, — проговорилъ адмиралъ, обращаясь къ капитану, стоявшему чуть-чуть сзади его, и приподнялъ голову и молодцовато выгнулъ грудь, что бы казаться болѣе высокимъ и болѣе воинственнымъ.
Пожилой, плотный и представительный брюнетъ средняго роста, озабоченно и нѣсколько безпокойно глядѣвшій на ученье, приложилъ пальцы къ козырьку фуражки и чуть подался впередъ.
— Я и мечтаю-съ, Викторъ Иванычъ... И какъ думаете о чемъ?
— Не догадываюсь, ваше превосходительство!
— О томъ, что объяви намъ Англія войну, такъ съ такими матросиками, какъ наши, да съ такимъ духомъ, какъ у насъ, — раскатали бы мы англичанъ... Главное — духъ... Что-съ?
— Навѣрное, ваше превосходительство! — отвѣтилъ капитанъ.
И въ то же время, сохраняя почтительно оффиціальный видъ хорошо вышколеннаго подчиненнаго, подумалъ:
«Не то говоришь ты, адмиралъ! Намъ не сунуться въ море. Спрячемъ свой флотъ въ Кронштадтъ, и простоитъ онъ тамъ! И теперь больше стоимъ, чѣмъ плаваемъ».
На это капитанъ, впрочемъ, не претендовалъ.
