— Онъ ничего не скажетъ, а только... замретъ и будетъ счастливъ, ежели я ему подамъ два пальца... И будетъ меня называть: ваше сіятельство... И я могу съ нимъ сдѣлать что мнѣ вгодно. И пойдетъ онъ ко мнѣ въ услуженіе. И душу продастъ... И трястись будетъ... И все оттого, что я могу ему дать много денегъ! — возбужденно говорилъ съ какимъ-то дикимъ восторгомъ еврей.
— Не всѣ такіе! — возмутился Сойкинъ.
— Почти всѣ.
— Совѣсть, братъ, есть!..
— И совѣсть другая при деньгахъ станетъ... Пока денегъ большихъ не видитъ человѣкъ, у него и совѣсть... А ежели передъ нимъ милліонъ, то совѣсть перемѣнится... Видалъ я людей.
— Неправильно ты это говоришь, Моисей Исакычъ... Неправильно... Небойсь, есть люди съ совѣстью... Видалъ тоже, околачиваясь въ матросахъ...
Моисей Исааковичъ видимо не соглашался съ матросомъ, но промолчалъ.
4.
— Такъ что ты выдумалъ, что бы добыть денегъ, когда былъ въ солдатахъ? — спросилъ Сойкинъ.
— Написалъ письмо.
— Кому?
— Извѣстно кому: маменькѣ. Покойница умная женщина была.
— А отецъ?
— Тоже умный, но маменька умнѣе. Папенька на выдумку не былъ мастеръ... Онъ только умѣлъ кроить
