— Изъ-за бабы? — удивленно воскликнулъ Сойкинъ.
— То-то, изъ-за бабы... Былъ деньщикъ въ лавкѣ, въ Каменцѣ, когда Абрамка табакъ покупалъ. А ужъ у этого деньщика былъ такой носъ, что утерпѣть не могъ, чтобы не сунуть его въ чужое дѣло. Сталъ приставать къ Абрамкѣ, кому онъ табакъ покупаетъ. А Абрамка говорить: офицерамъ. «Какимъ офицерамъ?» «Разнымъ», говоритъ и ушелъ. Хохолъ вернулся въ мѣстечко и давай по деньщикамъ узнавать, кому Абрамка табакъ возитъ. Деньщики говорятъ: никому. Всѣмъ, молъ, Мошка контрабанду доставляетъ. Ну, онъ и понялъ, какая контрабанда... И сталъ услѣживать. И сталъ у меня все больше да больше могарычей просить. И деньги требовалъ. И когда я отказалъ, онъ и скажи: я, говоритъ, знаю, какую контрабанду тебѣ Абрамка возитъ изъ лавки... Дай, говоритъ, Мошка, десять карбованцевъ — никому не скажу». Далъ, потомъ далъ еще пять... И все пристаетъ, что бы еще далъ.
— Раскровянилъ бы его хайло! — негодующе воскликнулъ Сойкинъ.
— Жинка, говоритъ, требуетъ. Онъ ей разсказалъ, а та глупая и насѣла на него. Думаетъ, что я и въ самомъ дѣлѣ богачъ и для нея деньги копилъ. И сама разъ зашла ко мнѣ и потребовала двадцать пять карбованцевъ. «А не то, говоритъ, мой мужъ доложить капитану»... Давалъ я ей десять. Уперлась — вовсе по глупости упрямая баба... И мнѣ обидно было давать. Думаю: уговорю деньщика, нехай проучить свою хохлушку. И въ тотъ же день говорилъ съ нимъ. Обѣщался въ мѣсяцъ пять карбованцевъ платить и довелъ его до согласія. Клятву далъ...
